Рассказы, фельетоны, памфлеты 1901-1908
Шрифт:
– А как же мать, господин капитан?
– Без тебя зароют. Кругом марш, сукин сын!
В конце концов Онуферко угодил – таки в крепость – за то, что через четверть часа после рапорта сбежал из батальона, чтобы побывать на похоронах матери.
И с сегодняшнего дня весь полк крепко надеется, что хоть в крепости из Онуферко, бог даст, сделают человека...
КАТАСТРОФА В ШАХТЕ [83]
[83]
Катастрофа
Разумеется, пани Шталлова взяла на себя шефство над благотворительным праздником в пользу семей горняков, погибших в шахте ее мужа. То-то будет злиться супруга владельца шахт «Muhle» [84] : если бы вода затопила одну из его шахт, шефство над праздником досталось бы ей. Но чтобы избежать сплетен, пани Шталлова согласится избрать ее в организационный комитет праздника или поручит ей продавать цветы – хотя нет, это она доверит своей дочери, которую разоденет так, что остальные дамы позеленеют от зависти.
[84]
Мельница (нем.).
Ее немного огорчало, что шахтеров погибло толь. ко четверо, будь катастрофа побольше – какой вели. коленный праздник можно было бы закатить! Но не стоит гневить господа, спасибо ему и за эти четыре сиротские семьи.
Вещь первостепенная и наиважнейшая – роскошный вечерний туалет. Покровительнице праздника никак нельзя ударить в грязь лицом. Платье она закажет в Вене. Кроме того, учитывая, что заседаниям не будет конца, нужно заказать ментоловые карандаши от мигрени. Хорошо, что она обо всем помнит. Заседания будут проходить у нее в доме. Для дам – заседательниц можно устроить домашний бал. И еще одна блестящая мысль: после праздника она устроит скромный банкет для господ и дам из комитета. Управляющего шахтами мужа она тоже пригласит, А впрочем, почему скромный банкет? Чтобы ее приятельницы фыркали у нее за спиной? Нет, она задаст шикарный банкет на зависть всем. Правда, это влетит в копеечку, но она поговорит с мужем: пусть попытается поднять цены на уголь.
Все это пани Шталлова обсудила со своим мужем.
– Разумеется, дорогая,– с улыбкой согласился пан Шталл,– даже если туалет обойдется в тысячу золотых, ты его получишь. Чего не сделаешь ради этих несчастных семей...
Итак, погибло четверо шахтеров. Их жены и дети три дня и три ночи простояли на шахтном дворе, дожидаясь, когда вытащат разбухшие трупы.
Еще бы десять минут – и шахтеры поднялись бы на-гора и вернулись домой, к своим семьям – но тут прорвалась вода. В этих жутких лабиринтах, во тьме и в поту, они погибли как мыши, когда вода затопляет на лугах их подземные убежища.
Захлебнулись в тот час, когда жены готовили им ужин.
А когда их наконец вынесли из шахты – жены и дети не плакали. Глаза были сухи. Все слезы были выплаканы за эти три бесконечно долгих дня надежый отчаяния. Зато те, кто поднялся с покойниками на поверхность, утирали слезы.
К ним протолкалась жена одного из утонувших:
– Франтишек, наш Карел уже говорит «папа, мама».
Она держала на руках малыша, который удивленно разглядывал тела, прикрытые парусиной, и, показывая на одно из них ручонкой, радостно кричал:
– Папа, папа!
Тут появился жандармский вахмистр и увел ее, говоря:
– Фам нелзя сдес, фам нушно домой, ви ему не помоч.
Жандармы!
А что ж утешение духовное – это вам пустяк? Само собой, священник местного прихода собирался прийти в осиротевшие семьи со словами утешения. Но какой же приходский священник в онемеченных краях знает чешский язык? А если бы и знал? Какой теперь прок от этих семей? Нищая голытьба. К тому же это были социалисты. Лучше послать туда капеллана-чеха.
Капеллану идти не хотелось. Он считал такое утешение комедией. Но что поделаешь? Приходится лицемерить. И все-таки сам он туда не пойдет, не получится у него истинной задушевности. Он пошлет туда младшего капеллана. Тот все еще принимает это дело всерьез.
Вот так и вышло, что пополудни, спустя два часа после выноса тел из шахты, к одной из вдов постучался младший капеллан.
Он поздоровался и сел. А поскольку искренне сочувствовал вдове, то некоторое время молчал и только потом произнес:
– Господь дал, господь и взял; да будет имя господне благословенно!
Вдова сидела на постели и плакала. Капеллан собрался с духом:
– Что пользы плакать, милая пани? Сегодня человек есть, а завтра его уже нет. Сколь счастлив прозорлив тот, кто при жизни старается быть таким, каким желал бы быть после смерти!
Капеллан вошел в раж. Пятеро сирот испуганно пялили на него глазенки. Он погладил ближайшего ребенка и с жаром продолжал:
– Не должен человек полагаться ни на друга, ни на ближнего своего, ни откладывать на будущие времена свое спасение, ибо люди забудут его скорее, чем думают.
– Я его никогда не забуду,– возразила вдова.
Капеллан раздраженно отмахнулся. Чего она перебивает его?
– С глаз долой – из сердца вон,– решительно заявил он.– Сердце человеческое столь отупело и затвердело, что думает лишь о дне сегодняшнем, а будущим пренебрегает. В каждом своем деянии, каждом помышлении человек должен вести себя так, словно ему уже сегодня предстоит умереть. Если б он совесть свою содержал в чистоте, то не ведал бы и страха смерти. Лучше воздерживаться от греха, нежели денно и нощно опасаться смерти. А если ты сегодня не готов, то чего завтра ждать? Неверен завтрашний день, и кто знает, дождешься ли его?
Капеллан разошелся вовсю – он вскочил с лавки и возопил:
– Что толку долго быть живу, если ты погряз в скверне? Ах! Не всегда долгий век на пользу человеку, но часто умножает вины его.
Он трахнул кулаком по столу, как по церковной кафедре:
– О, если б нам хоть один день прожить на этом свете достойно. Но нет, нам...
Он так разбушевался, что перед домом стали собираться прохожие:
– Мы неисправимы. Умереть страшно, но еще страшнее влачить жизнь свою во грехе. Благословен, кто всегда видит перед собой свой смертный час и каждоденно готовится к смерти. Будь же всякий час готов, не дай смерти застать тебя врасплох. И когда пробьет твой смертный час, о, совсем по-иному предстанет перед тобой протекшая жизнь и горько пожалеешь о своем небрежении к добру. А потому горе тем, кто о смерти не думает...