Рассказы, фельетоны, памфлеты
Шрифт:
Разместив свой капитал в нескольких канадских банках, я объявил себя несостоятельным должником. Был арестован, но на следствии плел такую чушь, что эксперты признали меня душевнобольным. Присяжные не только вынесли мне оправдательный приговор, но и организовали в зале суда сбор денег в мою пользу. Их вполне хватило, чтобы добраться до Канады, где хранились мои сбережения у бруклинского миллионера. Гамельста я похитил дочь и увез ее в Сан-Франциско. Он вынужден был согласиться на наш брак, так как я пригрозил, что не отпущу ее до тех пор,
Видите, господин Чейвин, каким я был в ваши годы, а вы все еще не совершили ничего, что позволило бы мне сказать: вот вполне разумный молодой человек!
Вы говорите, что спасли жизнь моей дочери, когда она, катаясь в лодке, упала в море? Прекрасно, но я не вижу, чтобы для вас это имело практический смысл, ведь, кажется, вы совершенно безнадежно испортили свои новые штиблеты?
Что же касается ваших чувств к моей дочери, то я не понимаю, почему я должен платить за них из своего кармана, тем более «зятю», у которого соображения нет ни на грош.
Ну вот, вы опять вертитесь в кресле. Пожалуйста, успокойтесь и ответьте мне, положа руку на сердце: совершили вы хоть раз в жизни что-нибудь путное?
– Ни разу.
– Вы богаты?
– Увы!
– И вы просите руки моей дочери?
– Да.
– Она любит вас?
– Да.
– Наконец последний вопрос: сколько у вас с собой денег?
– Сорок шесть долларов.
– Хорошо, я беседую с вами больше тридцати минут. Вы хотели узнать, как делают деньги. Так вот, с вас тридцать долларов: по доллару за минуту.
Ну уж позвольте, мистер Вильяме...– запротестовал молодой человек.
– Никаких «позвольте»,– с усмешкой проговорил банкир, глядя на циферблат.– С вас причитается уже тридцать один доллар: прошла еще одна минута.
Когда изумленный Чейвин уплатил требуемое, мистер Вильяме любезно попросил:
– А теперь извольте оставить мой дом, или я прикажу вас вывести.
– А ваша дочь? – уже в дверях спросил молодой человек.
– Дураку она не достанется,– спокойно ответил мистер Вильяме.– Убирайтесь, или я доставлю вам удовольствие проглотить свои собственные зубы.
– Хорош был бы у меня зятек! – сказал господин Вильяме дочери, когда Чейвин ушел.– Этот твой возлюбленный глуп на редкость. И никогда не поумнеет.
– Значит,– осторожно спросила Лотта,– у него нет никаких надежд стать моим мужем?
– При теперешних обстоятельствах – это совершенно исключено,– категорически заявил мистер Вильяме.– Пока он каким-нибудь ловким манером не докажет обратное, у него нет никаких надежд!
И мистер Вильяме поведал теперь уже дочери историю линчевания негра на земле его дядюшки, рассказал также о своей крупной ссоре с миллионером Гамельстом и добавил:
– Я сообщил твоему знакомому немало поучительного.
На следующий день Вильяме уехал по делам. Неделю спустя он возвратился и нашел на своем письменном
«Многоуважаемый мистер Вильяме! Сердечно благодарю за совет, который вы дали мне на прошлой неделе.
Ваш пример так воодушевил меня, что я вместе с вашей дочерью уехал в Канаду, захватив из вашего сейфа все наличные деньги и ценные бумаги.
С уважением
Ваш Чейвин».
А ниже стояло:
«Дорогой папочка!
Просим твоего благословения и заодно сообщаем, что мы не смогли найти ключ от сейфа и взорвали его нитроглицерином.
Целую Лотта».
Милосердные самаритяне [18]
По лесной тропинке спускались с горы старый и молодой Вейводы.
– Да, да,– сказал старый,– уж больно трогательно говорил пан священник об этом милосердном самаритянине.
– Не свались, отец,– предостерег сын, заметив, что старик вдруг пошатнулся.
18
Милосердные самаритяне. Перевод Е. Аникст.– Сб. «Илюстроване ческе гуморескн», 1905 год, том 1.
– Сам не свались, Францек,– ответил старик.– А-водочка-то сегодня была отменная.
– Уж куда лучше,– поддакнул Францек.
Из этого разговора каждый может понять, что представители семьи Вейводов шествовали из трактира, куда заглянули по пути из костела.
– Так вот, я говорю: до чего же здорово пан священник рассказал об этом самаритянине, о его милосердии,– продолжал благочестиво настроенный старик.
– А о разбойниках? – подхватил Францек.– Они так избили странника, что тот подняться не мог.
– Очень хорошо растолковал он и про разбойников,– добавил старик.– Они беднягу обобрали да так поколотили, что тот не мог сообразить, как и домой добраться.
– А как прекрасно, что самаритянин взял странника с собой и обмыл его раны,– сказал Францек.– Он был милосердный и не счел за труд возиться с ним.
– А сколько людей прошло мимо! – продолжал старый.
– Не свались, отец,– воскликнул Францек.
– Я смотрю под ноги,– ответил старый Вейвода.– И никто-то на него даже не взглянул, кроме самаритянина, а самаритянами тогда все гнушались.
– Люди тогда самаритян не любили,– отозвался Францек.– После только признали их.
– Глянь-ка, Францек,– сказал старик,– вон лесник сидит.
– А, этот живодер! – подхватил Францек.– Он готов нас живьем сожрать.
– Наш пострел везде поспел,– продолжал старик, останавливаясь на вершине холма,– Ему всегда ведомо, где человек в последний раз ставил силки.
– Не успеет иной собрать охапку хвороста,– добавил Францек,– а он уже тут как тут.
– Францек, погляди-ка на лесника,– произнес его почтенный отец,– он вроде как-то странно ухмыляется.