Рассказы, фельетоны, памфлеты
Шрифт:
Потом вдруг среди ночи потеплело. Все это заметили. Пошел снег...
Собаки влезли в балаган.
– Давайте спать, ребята,– сказал дядя Михал.
– Воля ваша,– ответили чабаны.
Но дяде Михалу не спится. Слышно ему, как овцы блеют рядом, за плетнем загона, как налетает порывами ветер. Слышны звуки зимней ночи, наступившей так внезапно. Наконец сон сморил и его...
К утру огонь прогорел, и в балагане проснулись от холода.
– Спускаемся в Подлехнице,– приказывает дядя Михал,– уводим овец.
Поели сыра, разожгли угольком трубки и снарядились в дорогу.
– Открывай дверь!
– Не откроешь...
Дверь никак не поддается. Пока спали, балаган
Решили выламывать доски. Выломали одну, но снег, спрессованный давлением, лежал за ней холодной, скользкой, устрашающей стеной.
– Ох, ребята,– сказал дядя Михал, не вынимая трубки изо рта,– придется через потолок.
Принялись выбивать потолок. Вышибли потолочные доски – над ними та же смерзшаяся ледяная стена.
Ни единого звука не проникает извне. Собаки, почуяв недоброе, отползли в угол, и одна из них, Фелка, завыла.
Сколько часов пытались они прорубиться сквозь ту страшную стену?.. Искромсанный снег падал на пол и таял. Они стояли в воде и молились.
А потом разложили у дальней стены костерок – разжечь трубки и обогреться.
– Грешники мы,– сказал чабанам Михал,– не будет нам спасенья.
Не находя себе выхода, дым заполнял балаган. Пришлось костерок потушить и оставаться в полной темноте,– лишь искры тлеющего табака посверкивали в трубках.
Трубочный дым усиливал удушье. Перестали курить и еще раз набросились на ледовую стену.
Мачей в отчаянии впился зубами в снеговую корку,– она была так холодна, что его начала бить дрожь.
Когда поняли бесполезность своих усилий, легли на кожухи, пропитанные влагой, и стали говорить.
– Из Подлехниц пойдут нас искать,– полагал Йозко,– нас найдут.
– Мертвых,– попридержал разбег его фантазии Дядя Михал, все еще невозмутимый, словно бы сидел в подлехницкой корчме.– Искать пойдут. Только пока через снега к нам доберутся, мы будем давно покойники. Сыра хватит дня на три, потом убьем собак, а когда съедим их – конец... Волки вот, правда, нас уже не разорвут.
– Овцы наверняка уже померзли,– вставил стесненным голосом Мачей.
– Еще бы, не померзнуть,– сказал Михал.
– Плакать будут, когда нас найдут,– заговорил Йозко,– повезут в мешках вниз, на погост...
На погост! Как будто здесь и без того не было как в могиле... А снег над потолком все падал, и слой его рос в вышину с поразительной быстротой.
На седьмой день заточения под снегом, в кромешной тьме, начался бой за жизнь между людьми и собаками.
Первой должна была погибнуть Фелка – ее узнали по тому, как она скулила,– она сопротивлялась, и на помощь ей пришел второй пес. В тесном пространстве две собаки схватились с тремя людьми.
Дядя Михал откусил у еще живой Фелки ухо и, плача, принялся жевать.
Йозко пытался стиснуть Фелке горло, но та кусала его и царапала, а Мачей в это время, как одержимый, хлестал кушаком вторую овчарку, которая еще на той неделе лизала ему руку и радостным лаем встречала его появление.
Сколько же длилось потом мерзостное разговенье, пока магурские вершины заносило снегом?..
Три года тому назад, скитаясь в тех краях, попал я, сопровождаемый подлехницким учителем Ежиньским, на место этого ужасного события, где в память о погибших свалена груда камней. Дело было летом. Палило солнце.
– А знаете, если верить доктору из Попрада, эти несчастные, там, в балагане, покончили с собой,– благодушно произнес пан Ежиньский.
Я только зябко содрогнулся в ответ и, прищурившись, вдруг увидел в разгар нестерпимо знойного лета, как неумолимо и неустанно сыплет на магурские
– Этакая, знаете ли, зимняя быль,– сказал пан Ежиньский, протягивая мне бутылку сливовицы.
А груда сваленных камней сверкала, как чистейший снег зимой...
Приключения Гая Антония Троссула [39]
Гаю Антонию Троссулу доверено ответственное задание: как: можно больше людей подвести под топор палача, внести их имена в проскрипционные списки. А что должны совершить эти люди для того, чтобы их головы вывесили над воротами города Арретия в Этрурии? Гнусное злодеяние: crimen laesae majestatis [40]– преступление, состоящее в оскорблении величества, оскорблении пресветлого цезаря римской империи Тиберия.
39
Приключения Гая Антония Троссула. Перевод Ю. Преснякова.– «Комуна», 7 апреля 1907 года. Рассказ написан перед приездом императора Франца-Иосифа I в Прагу и представляет собой иносказательную сатиру на принимавшиеся полицейские меры.
40
Преступление оскорбления величества (или величия) (лат.).
Антоний Троссул – начальник арретийских тайных ликторов, бдящих о порядке в римской империи. Правда, в прошлом он был разбойником в Трентанин над рекой Тиферном, потом поставлял краденых девушек диким горным племенам в Умбрии, а впоследствии занимался самым обыкновенным воровством, обкрадывая бедных поселенцев в Коллации [41] , в 450 стадия [42] от Рима. Старый добрый опыт должен помочь ему успешно выполнить нынешние почетные обязанности– ведь опытному убийце, вору и бандиту нетрудно втереться куда угодно. Но почему же именно теперь, именно в этрусском городе Арретии начинает он свою Деятельность?
41
Коллация – сабинский город к востоку от Рима.
42
450 стадий – около 87,5 км.
О боги! Да кто же из римлян не знает, что в ближайшее время, «idibus martiis» [43] , цезарь Тиберий [44] прибудет из Рима в Арретии, чтобы омыть свои ноги в реке Арно, протекающей в 50 000 римских шагов отсюда? Кто из римлян не знает, что арретийская община сооружает триумфальные арки от Кортоны до самого Арретия, что рабы трудятся даже ночью, воздвигая повсюду триумфальные столбы? Вся Этрурия в один голос твердит, что это будет стоить немалых денег и что по окончании торжеств для возмещения расходов! придется предпринять набег на Умбрию. Но – да здравствует пятикратно пресветлый цезарь!
43
Мартовские иды 15 марта (лат.).
44
Тиберий – Тиберий Клавдий Нерон (14-37 гг.) – римский император.