Рассказы и новеллы
Шрифт:
Владимир торопится съесть мороженое, но Мария никуда не торопится. Владимир достаёт из кармана деньги, кладёт несколько песо на тарелочку. Затем машинально берёт монету, рассматривает её:
– La patria y la libertad. Пять сентаво.
Он берёт другую монету:
– А эта-Patria o muerte.
– А по-русски это как будет?
– Ро-ди-на и сво-бо-да. Родина или смерть. А что означает этот кубинский герб?
Мария наклоняет голову к Владимиру:
– Это боевой щит. Солнце на горизонте символизирует республику, которая рождается. Здесь Куба в виде ключа от Мексиканского
В кафе вошли новые посетители. Владимир, склонившись к Марии, вдохнул запах молодого тела и гладких тёмных волос.
– Пойдём ещё погуляем, – предложил Владимир.
– Пошли, если не устал…
Владимир откладывает в сторону толстенный толковый словарь «Ла Рус» и выходит в коридор. Подходит к окну. На плацу марширует взвод. В коридор выглядывает Рытов, видит Владимира.
– Товарищ лейтенант, зайдите-ка ко мне.
Владимир кивает.
– Владимир входит в кабинет замполита.
– Что, Владимир Максимович, вживаетесь потихоньку?
– Так точно, Валентин Михайлович. Вживаюсь. Потихоньку.
Рытов улыбается, снимает очки, легко крутит их за дужку:
– Это хорошо. Вот что, Владимир Максимович. С вами проживет другой переводчик. Островский. Хороший переводчик. Синхронист. Но что-то он там несет какую-то чушь. Даже сказать-то неудобно.
Рытов подходит к столу, берет машинописную страничку, не заглядывая в нее, нервно кидает ее назад, на стол…
– Рассказывают, что он, якобы, приветствовал бы объединение Восточной и Западной Германии. Что это, мол, когда-нибудь да произойдет. И т.д., и т.п. Откуда ему такое в голову взбрело? С чего вдруг такие мысли? Кто его научил? Не думает совершенно, что несет. А такие разговорчики вредны. Правильно я говорю?
– Правильно.
Рытов надевает очки. В полумраке кабинета синими бликами они сверкают на его переносице.
– Не пугайтесь Вы так, голубчик. Кто-то, видать, ему навредить сильно хочет. Подставить. Или пошутил так Островский неудачно. Мало ли, кто что сказал. А может это оговор. Намеренный. Но мы не можем не обращать внимания на такие речи или шутки. А вдруг что-то серьезное! Лучше сразу сказать. Мне. А мы с ним побеседуем, предостережем. Мозги, если надо будет, вправим. И вообще, если какие-то провокационные разговоры услышите, мне сообщайте. Непременно и моментально.
Рытов намеренно замолкает. Владимир тоже молчит.
– Не глядите Вы на меня так. Это не стукачество. Это наш с Вами долг вовремя беду предупредить. Враг он везде рыщет. Согласны вы со мной?
– Согласен.
Рытов нервно берет со стола газету «Грамму», разворачивает ее, кладет на стол перед Владимиром. Крупные буквы передовицы бросаются в глаза: «Позор гусанос!».
– Вот, видите, читали, мирный самолет гусанос взорвали. Погибли люди! Погиб цвет и надежда кубинского спорта! Это варварство! Это государственный терроризм! И они за это понесут наказание рано или поздно!
Рытов тяжело дышит,
– Среди наших врагов нет. Но и бдительность не помешает. Так, будете мне помогать? Если что подобное услышите?
– Я, конечно, не против. Буду. Мимо меня враг не пройдет. Но у меня есть один физический недостаток.
Рытов наливает себе воды, останавливается.
– Какой такой недостаток?
– Во сне я разговариваю. Конечно, я сообщу Вам, если что услышу что-нибудь плохое такое. Подстрекательское. Шпион мимо меня не пройдет! Только бы не проговориться во сне. Вдруг Островский услышит.
– Да… С таким дефектом Вам, лейтенант Ершов, трудно в жизни придется.
Рытов встает, подходит к окну, недоверчиво качает головой.
– А как Вам можно секрет какой доверить? А служебная карьера… Вас что, комиссовать из армии? А помогать нам надо. Иначе у Вас служба плохо сложится. В общем, я на Вас рассчитываю. Вы уж поскорее выздоравливайте, пожалуйста! И узнайте, что там Островский имел в виду, говоря о соединении Германий. Больше того, он через пятьдесят лет предсказывает новое отделение сегодняшней ГДР от Германии. Уже после их воссоединения. Говорит, мол, мигранты из Африки поглотят Германию, а бывшие гедеэровцы этого, на своей бывшей территории, не допустят у себя этого эмигрантского разгула. Вот и отделятся опять от Германии. Прямо Нострадамус какой на мою шею! Умник, понимаете ли! К чему эти разговоры? В шутку или всерьез? Это приказ!
– Есть, товарищ подполковник. Если что узнаю, то доложу Вам немедленно.
– Вот и молодец. Это наш служебный долг пресекать всякие вредные разглагольствования. Есть материалы Съездов КПСС. Читай! Изучай! Коли сам не хрена не соображаешь! Кто ему на политзанятиях мог такие вещи говорить? Да никто! А вред своей болтовней он может причинить немалый! Свободны!
За столами с разложенными на них картами и планшетами сидят кубинские военные. У карты Кубы с указкой в руке стоит подполковник Мусатов. Рядом с Мусатовым с блокнотом и ручкой стоит Владимир.
– Сегодня, мы проведем как бы небольшое штабное ученье. Рассмотрим различные варианты и возможности обороны Кубы от нападения условного противника с моря. Начнем с того, как следовало бы организовывать береговую оборону.
Владимир переводит это вступление преподавателя. Кубинские военные внимательно слушают и конспектируют.
Владимир выходит в коридор, опускает монетки в ярко-красный автомат, из его внутренностей с грохотом выкатывается запотевшая бутылка «Кока-Колы». Владимир наклоняется, берет бутылку и, когда он выпрямляется, видит перед собой Рытова.
– Что Островский? Не проговорился?
– О чем?
– Вы прекрасно знаете, о чем! – сердится подполковник.
Рытов роется в кармане, достает мелочь.
– Ничего такого он не говорил.
Рытов методично бросает в автомат монетки.
– А не такого? Что-то он все ж говорит. А вы пощупайте его, пощупайте.
Рытов нажимает на кнопку, но автомат почему-то не срабатывает.
– Хорошо, пощупаю.
Владимир открывает свою бутылку, пьет из нее. Рытов снова нажимает на кнопку. Автомат молчит. Рытов бьет по нему.