Рассказы и новеллы
Шрифт:
– Вот-вот, проверьте его, так сказать, «на вшивость».
Владимир кивает и возвращается в комнату переводчиков.
Несколько грузовых машин с людьми едут по пыльной дороге. На передней машине транспарант: «Даешь десять миллионов тонн сахарного тростника!» В грузовиках советские и кубинские офицеры и солдаты. На неровностях дороги грузовик подпрыгивает, Владимир неловко толкает соседа по скамье.
– Какая дневная норма рубщика тростника?
Кубинец смеется:
– Сорок арроб в день. Ты и пятнадцать-то не одолеешь.
Кубинец похлопывает
– А это мы еще посмотрим!
Все в кузове смеются. Грузовики останавливаются. Владимир вместе со всеми спрыгивает с кузова, подходит к раздаче рабочего инвентаря. Здесь он видит Марию. Владимир, как и все, получает мачете, осматривает непривычный, похожий на меч, инструмент. Украдкой показывает Марии, как он будет им управляться, она улыбается. Владимир замечает, что на дороге останавливается машина Рытова.
Кинооператор снимает подготовку к уборке урожая. К Владимиру подходит симпатичная девушка режиссер, что-то говорит, машет кинооператору, чтобы тот снял Владимира. Это видит Рытов, он выходит из машины, подходит ближе. Невысокая кубинка в красном платочке, глядя пристально на Владимира снизу-вверх, смело спрашивает его под прицелом кинокамеры:
– Как тебе нравятся наши миллионы сахарного тростника?
– Идут! – просто отвечает Владимир, не придумав ничего лучшего.
Его наивный ответ вызывает бурную, положительную, одобрительную реакцию кубинцев, и они ему даже аплодируют. Рытов завистливо смотрит на Ершова. Грохоча железом, мимо проезжает комбайн. Рытов, прислушиваясь издали, пытается понять, о чем говорит Владимир, но это ему не удается. Около съемочной группы останавливается «УАЗзик». Один из организаторов мероприятия поднимается с мегафоном в руках:
– Внимание всем! В четыре часа будет дружеский интернациональный ленч!
Молодежь расходится по своим рабочим местам – просекам. Мария задерживается около Владимира. Рытов подходит к ним сзади, с интересом рассматривает Марию.
– Смотрите, Ершов, заразу здесь какую-нибудь не подцепите.
Мария вопросительно смотрит на Рытова, потом на Владимира.
– Он спрашивает, не водятся ли здесь змеи, пауки и прочие твари?
– Скажи ему, что на Кубе змей нет.
Теперь Рытов вопросительно смотрит на Владимира.
– Она говорит, что на Кубе ядовитых гадов нет.
– Это хорошо, что нет. Хорошо. Гады-это очень плохо. Переведи это девушке!
Ершов переводит. Рытов прищуривается и отводит Владимира в сторону.
– Какие новости, лейтенант Ершов? Как там Островский? Ничего крамольного не высказывает? Агитацию за объединение двух Германий не ведет?
– Нет, не ведет. Его только рыбалка интересует.
Они останавливаются около машины Рытова. Владимир видит, что Мария с подругами что-то обсуждает. Рытов снимает очки, смотрит в том же направлении.
– Валентин Михайлович, я хотел Вас тоже спросить.
– Что такое?
– А Вы сами уверены, что Германии никогда не объединятся?
Рытов
– Та-ак! Плохо, Ершов! Плохо! Двойка! Что Вы все ерничаете! А, Ершов?! Не хотите вы нам помогать. А когда вам помощь потребуется, Вам тоже никто не поможет.
– Я просто хотел Ваше мнение узнать.
– Я, как и весь советский народ. Уверен, что нет. Что у нас может быть общего с бандитами – капиталистами? С эксплуататорами людей?!
Кинооператор снимает уборку урожая, делает панораму на дорогу, в кадре Рытов и Владимир. Рытов продолжает выговаривать Владимиру что-о резкое, но замечает, что он в кадре. Тогда «хефе рохо» уходит, но по дороге спотыкается, поскальзывается на тростнике и, теряя равновесие, припадает на колено.
– Меня не снимать! Нет фото! Нет камера! Грасиас! Спасибо!
Кинооператор отводит от него камеру. Сверкнув очками, Рытов садится в машину, хлопает дверцей. Недалеко от шоссейной дороги Владимир, рубит тростник. Он так лихо машет мачете, что рейсовый автобус, проехавший было мимо, тормозит и подает назад, чтобы пассажиры могли полюбоваться на светловолосого русского молодца. Мачете вверх, мачете вниз – листья летят налево. Раз, два, три удара мачете и все обрубки ствола – направо. Пассажиры в автобусе одобрительно машут и кричат что-то ему!
Кубинцы очищают руками тростник от оболочки и с удовольствием сосут сок. Учат этому и наших ребят.
Черный «Кадиллак» несется по шоссе. Яркий свет фар разрывают сгущающиеся сумерки. Справа и слева от дороги густые заросли. В лунном свете внизу мерцает океан. За рулем машины пожилой кубинец в военной форме. Рядом с ним лежит карабин. Замполит дремлет справа от водителя. Сзади клюет носом переводчик. Из приемника звучит песня «Довольное сердце»:
Йо кисьра ке сепас…
Ке ми вида комьенса, куандо те коноси!
(Я хочу, чтобы ты сегодня знала, что моя жизнь началась, только когда я тебя встретил.)
Подполковник Рытов поводит, дергает носом. Через переводчика спрашивает водителя:
– Компаньеро, что это? Кажется, бензином попахивает?
– Да. Попахивает, – улыбается шафер, – На этом лимузине еще диктатор Батиста ездил. Может, где бензин подтекает.
– Но это же опасно! Можем же взорваться!
– Если взлетим, то все вместе.
– Мне, друг, что-то не очень хочется взлететь на воздух даже в такой хорошей компании. Давай, голубчик, остановимся. Посмотрим, что там случилось. Что-то как-то не хочется еще взлетать.
Переводчик переводит. Водитель послушно останавливает машину, выходит из нее, открывает капот.
– Бензиновый шланг подтекает. Вон сколько накапало.
– Так надо ж его чинить.
– Можно и починить. Почему бы нет? Сейчас в миг подтянем хомуток. Ну, вот и все. Можем ехать.
Откинувшись на спинку стула, Рытов сидит за столом и читает газету «Правда». В дверь стучат. Рытов поправляет галстук.
– Да! Открыто.
В кабинет заискивающе заглядывает майор Сапрунец.
– Вызывали, товарищ подполковник?