Рассказы и новеллы
Шрифт:
ЗА ТРИДЕВЯТЬЮ МОРЯМИ
Александр Александрович, седоватый сорокапятилетний мужчина, разбирая как-то деловые бумаги в шкафу в прихожей маминой квартиры, обнаруживает среди них свой кубинский дневник. Из тетради выпадает большая стопка фотографий. Александр Александрович листает общую тетрадь. Зачитываясь, гладит ладонью потертую, шершавую и потрескавшуюся от времени коричневую, коленкоровую обложку с наклеенным на ней бумажным
– А не опубликовать ли эти мои детские записи? Может быть, сегодня подросткам, молодежи будет любопытно узнать, как жили, служили, любили и работали за границей далеко от Родины их родители, их старшие соотечественники? Ведь без доброй памяти нет родной истории. И никогда не будет сильного и дружного государства…
Александр Александрович садится под торшер и продолжает читать записи в дневнике. Вздыхая, перебирает многочисленные фотографии, которые они делали с той, так дорогой ему в детские годы кубиночкой, девочкой-ириской, много-много лет тому назад, в 70 годах прошлого века в Гаване:
– Какие мы здесь с Маринкой маленькие, стройненькие и хорошие! Как много мне дала та поездка на Кубу! Она научила меня любить, дружить и многому, многому другому.
Мужчина подходит к родительскому, старинному серванту и с каким-то новым, живым интересом рассматривает те чучела и сувениры, которые он и его родители привезли тогда с Кубы.
– Вот редкий посеребренный брелок с пятиконечной звездой и картой Кубы в ней с надписью «Cuba libre. Primer pais socialista en America». Вот чучело маленького крокодильчика на деревянной подставке с золотой металлической табличкой с надписью «Cuba». А эти закрученные, как рог, ракушки-рапаны и огромные, тяжелые, беловато-розовые ракушки-развертки. Какие острые, как нож, белые, резные, ветвистые кораллы!
Он поднимает с пола и мнет пальцами большую, полметра высотой, серую, натуральную морскую губку. Целый куст!
– И как мы ее тогда дотащили до Москвы? А вот небольшое чучело ценной своим панцирем черепахи «Carey», из которого делают гребни, пуговицы, веера. Рыба-шар. Надутая, иглистая, такая колючая, что не ухватишь. Как живая!
Александр Александрович снова берет в руки старинные фотографии, сделанные на Кубе, на которых изображены его мама, отец, Марина, школьные приятели, кубинские ребята. У пожилого человека наворачиваются на глаза слезы. Руки мужчины подрагивают.
– Неужели это когда-то было? И никогда не вернуть уже то время, этих дорогих мне людей?!
Он слышит голос жены с кухни:
– Саша! Иди ужинать!
– Сейчас, Марин, иду!
Но продолжает рассматривать фотографии.
– Ну, сколько ж можно тебя звать? Я дважды разогревать не буду. Будешь есть холодное! Ты идешь? Или как?
– Иду! Иду же, Марина!
Он кладет дневник, фотографии, очки на тумбочку под торшером и направляется на кухню. После ужина мужчина в гостиной достает из тумбочки магнитофонную кассету и ставит ее в магнитофон. Слушает песню мексиканской певицы Анхелики Марии «Когда я полюблю». Александр Александрович с фотографией Марины в руке начинает танцевать латиноамериканский танец в ритме этой мелодии.
Моего отца, Александра Ивановича Васильева, Министерство рыбного хозяйства СССР направило на работу в Республику Куба. Переводчиком. На два года. С семьёй. А это значит, со мной и мамой. Мама моя, Мирослава, если коротко-Мира, как звал её папа, была молодой и очень красивой. Впрочем, папа тоже был не хуже. Папа ехал на Кубу работать, а мама, как сказал мой дедушка, ехала «работать его женой». Меня же направляли на Кубу, как пошутил работник в Управлении загранкадрами министерства Рыбного хозяйства, не просто жить, а выполнять ответственное задание: хорошо учиться в школе при советском посольстве. Как с ребёнком разговаривали. Это они все думают, что я маленький, а мне уже, слава богу, за девять лет перевалило. Ну пусть себе тешатся….
Мы летели в турбореактивном, серебристого цвета воздушный лайнере «ИЛ-62» высоко над океанской гладью. Внизу от крошечного пароходика, разрезающего носом море, расходились далеко в стороны полосы на поверхности воды.
Я сидел у окна, прижавшись носом к иллюминатору. Рядом с мной, в центре, полу–лежала и дремала в кресле моя красивая мама. В крайнем кресле, у прохода, читал журнал, мой отец. Мама от боязни высоты время от времени суетилась. То стряхивает крошки с костюма папы, то предлагает мне попить сока или почитать, то настаивает, чтобы я не упирался носом в стекло….
– Ну что ты уперся в окно носом?! Как маленький! Ты его так продавишь! Честное слово! Там же ничего не видно!
– Мне все распрекрасно видно! Вон облака. Видишь внизу? Похожие на зверей. А вон пароходик. Крошечный. И ты тоже мне все одно твердишь: «Маленький, маленький.»
– Поговори у меня еще! Все-таки не куда-нибудь, а за границу летишь. Вот и учу тебя, чтобы нас с отцом не опозорил перед кубинцами. Ты слушай лучше и мотай на ус. Где твой ус?
– Да отстань ты со своим усом!
– А сока апельсинового хочешь? Там витаминов много! Чтобы сил своих моральных и физических сберечь, пейте соков натуральных, укрепляют грудь и плеч! Слышал такое?
– Слышал сто, нет двести раз! Я же говорю тебе: не-хо-чу! Хочу, чтобы меня оставили все в покое. Дайте полюбоваться небом, облаками. Видишь, как крыло дрожит? Вот-вот отвалится. Как тогда с одним крылом полетим? А? Это турбулентностью называется.
– Какой ужас! И ты можешь на это спокойно смотреть?! На эту турбулентность!?
Мама крестится.
– Пронеси Господи! Пронеси Господи!
– А ты разве в Бога веришь?
– В самолете верю!
– А на земле?
– И на земле верю! Отстань!
– А ты крещеная?
– Крещеная, крещеная!
– А я?
– И ты крещеный.
– А я что-то не припоминаю, чтобы меня крестили.
– Ты маленький был.
– А наш папа?
– Ты угомонишься когда-нибудь или нет? Папа… он… он беспартийный!
– А я?
– Все! И никаких больше «а»! Не трогай отца. Лучше скажи мне, ты воды хочешь?