Рассказы и повести (сборник)
Шрифт:
Мишка вскочил на ноги и победно захохотал над посрамленным противником. Они подбежали к болоту и стали смотреть вниз. Внизу расходились круги.
Круги разошлись. Стало гладко.
— Потонул! — в ужасе молвила Танька.
Мишка, не раздумывая, прыгнул в чем был. Танька — за Мишкой. Через несколько секунд они вынырнули — все в болотной тине. Летчик вынырнул метрах в десяти и пошел к противоположному берегу.
— Товарищ летчик! — крикнула Танька. Летчик обернулся. — Только вы в милицию не ходите! Это я вам повестку
— Вот я сообщу в твою пионерскую организацию. Будешь знать… — пригрозил летчик. — Хулиганка!
— Герой кверху дырой! — крикнул Мишка.
И разошлись по сторонам. Летчик в одну сторону. Танька с Мишкой в другую.
— Зря ты влезла, — заметил Мишка, разводя коленями и руками кувшинки. — Я б ему тройной суплес провел…
Выбрались из болота. Вода с обоих текла ручьями. Необходимо было выжать одежду.
— Отвернись! — велела Танька и пошла в кусты.
Мишка отвернулся и пошел в соседние заросли. Сбросил с себя рубашку, брюки, майку.
— Э! — вдруг спохватился он. — А какую ты ему повестку прислала?
— Свидание назначила! — крикнула Танька.
— Зачем?
— Влюбилась!
— Чего? — Мишка вышел из кустов, с недоумением уставился на коварную Таньку.
В траве у самой воды лежала оборванная цепочка с камешком «куриный бог».
Город спал.
Возле старинного лабаза, выстроенного когда-то купцами, а ныне именуемого «Универсам», дремал сторож с берданкой.
По дороге, прихрамывая, плелся летчик Валерий Иванович Журавлев.
— Дедушка, это какая деревня? — спросил он у сторожа.
— Это город, — отозвался сторож. — Нижние Ямки.
Летчик заглянул в карту.
— Сбился, — сказал он после молчания. — Надо было восточнее брать.
Первые лучи восходящего солнца освещали самолеты в крупных каплях росы.
Громов и Фрося обихаживали свой аэродром. Фрося посыпала дорожки желтым песочком. А Громов подновлял свежими белилами посадочные квадраты.
— Вась, а Вась… Глянь, — позвала Фрося.
Громов выпрямился. Обернулся.
По дорожке к бараку общежития плелся летчик. Грязь и тина на нем высохли, он был весь серый и походил на памятник себе.
— Я ж говорила… А ты волновался, — заметила Фрося.
Летчик увидел начальство. Остановился и вежливо поздоровался:
— Здравствуйте…
— Здрасте, здрасте… — сказала Фрося.
Помолчали.
— Красивый рассвет, — поделился летчик, преданно глядя на Громова.
Громов не отреагировал.
— Очень красивый, — сказала Фрося.
Летчик оглядел себя. Потом сказал сконфуженно:
— Упал.
— Бывает… — отозвалась Фрося.
— Ну, я пойду посплю… А то заблудился вон… Петлял…
— Конечно, — ласково сказала Фрося.
Летчик улыбнулся сконфуженно и пошел своей дорогой.
Фрося и Громов провожали его глазами.
Летчик вдруг обернулся и произнес восторженно:
— Степью пахнет!
— Ага. Пахнет, — согласилась
Опять помолчали.
— Ну, я пошел, — пообещал летчик.
— Конечно, — согласилась Фрося.
Летчик удалился.
— Алкаш к тому же, — заключил Громов. Коротко и ясно.
В деревне утро начинается рано.
Солнце только-только вернулось в Бересневку из Америки, а Танька уже вышла, потягиваясь, на крыльцо.
Потянулась. Распахнула глаза и поздоровалась:
— Здравствуй, утро!
«Здравствуй, Танька!» — сказало бы утро, если бы умело говорить.
Потом Танька вошла в сарай и поставила ведро под корову.
— Здравствуй, Пальма! — сказала Танька.
«Здравствуй, Таня», — сказала бы корова, если бы умела говорить.
Струйки молока застучали о ведро. И вдруг утро наполнилось мяукающими звуками электрогитары. Танька прекратила доить. Вышла из сарая. Выглянула через забор, и вот что она увидела: Мишка Синицын сидел против своего дома с электрогитарой марки «Эврика». Рядом с ним сидела секретарша Мещерякова Малашкина Валя, босая и с грязными пятками.
Мишка вопил песню про шикарный город Ялту, а Валя высокомерно поводила головой, будто имела прямое отношение и к Мишке, и к гитаре «Эврика», и к шикарному городу на южном берегу.
Танька посмотрела на орущего Мишку, на разомлевшую от счастья соперницу. Метнулась в дом. Подскочила к проигрывателю. Поставила его на подоконник. Включила на полную мощность.
«Бам-бам-бам-бам-бам! Это поют миллионы!» — заорал певец на всю деревню Бересневку.
Мишка поставил регулятор на максимум и завопил громче проигрывателя. Шло состязание не на качество, а на громкость.
Из соседней комнаты вышел Николай Канарейкин, молча выключил проигрыватель и вытащил предохранитель. Николай был человеком замкнутым и предпочитал словам поступки.
У Таньки стало тихо, а Мишка ликующе вопил:
Я-лта! Где растет голубой виноград,Ялта! Где цыгане ночами не спят.Ялта! Там, где мы повстречались с тобой…Танька закрыла окно и задернула занавески, но песня доставала ее самолюбие, и это было почти невыносимо.
Тогда Танька надела юбку-миди, босоножки на платформе и вышла из дому.
Мишка увидел Таньку. Быстро подвинул лицо к Вале и тихо сказал:
— У меня соринка в глаз попала. А ну посмотри!
Валя полезла руками Мишке в глаз, чтобы оттянуть веко.
— Да ты глазами, глазами!
Валя близко подвела свои глаза к Мишкиным. Они застыли лицо в лицо.
Танька тем временем прошла за Мишкиной спиной в его двор. Завела мотоцикл, села и выехала со двора.
— Эй! — Мишка вскочил. — Ты куда?
— к летчику! В Ялту с ним полечу! — крикнула Танька, и мотоцикл, вихляя, понес ее по дороге.