Рассказы и повести
Шрифт:
– Не надо...
– Понимала бы, - Ирка заскакала вокруг Наташи, опрыскивая ее из пульверизатора.
– Не надо, - Наташе жаль было духов, которые назывались "Chat noir", что в переводе означает: "Черная кошка".
– Все равно ничего не получится.
– Неизвестно, - возразила Ирка.
– Он строил ГЭС, не помню какую, в труднейших условиях. Строитель лучшей жизни. Про таких Пахмутова песни пишет, а он к нам живой придет.
– Может, не придет?
– с надеждой спросила Наташа.
В
Наташа вздрогнула и посмотрела на Ирку, Ирка - на Наташу, выражение лиц у обеих на мгновение стало бессмысленным. Потом Ирка метнулась в прихожую, и оттуда послышались голоса.
Наташа сидела ни низкой табуретке посреди кухни и не знала, что делать.
Она окончила консерваторию, умела петь с листа и писать с голоса, могла услышать любой самый низкий звук в любом аккорде. А здесь, на Иркиной кухне, она чувствовала, что это никому не надо и она не в состоянии поменять все то, что она может, на то, чего не может.
Наконец отворилась дверь, и вошел настоящий мужчина, строитель лучшей жизни.
Наташа успела заметить, что рубашка у него белая и некрахмальная, лежит мягко... Волосы русые, растут просто, а лицо неподвижно, будто замерзло, и на нем замерзло обиженное выражение.
– Знакомьтесь, - сказала Ирка.
– Толя, - строитель протянул руку.
– Наташа, - она пожала его жесткие пальцы и посмотрела на Ирку.
– Садитесь, - непринужденно руководила Ирка.
Толя сел и прочно замолчал. Иногда он поднимал глаза на стену, а со стены переводил на потолок.
– Скажите, - начала Ирка, - вы действительно плавали в Бабельмандебском проливе?
– Ну, плавал, - не сразу ответил Толя.
– А как, как, как?
– обрадовалась Ирка.
Толя очень долго молчал, потом сказал:
– В скафандре.
– А зачем?
– тихо удивилась Наташа.
– А надо было...
– недовольно сказал Толя.
– И на медведя ходили?
– Ирка не давала беседе обмелеть.
– Ну, ходил...
– А как вы ходили?
Ирке надо было подтвердить, что в ее доме настоящий мужчина.
– С ружьем, - сказал Толя.
– Страшно было?
– тихо поинтересовалась Наташа.
– Не помню. Я давно ходил.
Ирка тем временем подала кофе.
– Я коньяк принес, - сказал строитель, - на лестнице поставил.
– Почему на лестнице?
– Ирка подняла брови.
– Не знаю, - сказал строитель, и Наташа поняла, что он постеснялся.
Ирка вышла на лестничную площадку и увидела возле своей двери бутылку.
– Могли стащить, - объяснила она, вернувшись.
– Ага...
– беспечно сказал строитель.
– А вы есть хотите?
– тихо спросила Наташа.
– Ужас!
– сказал
Когда половина бутылки была выпита. Толя первый раз посмотрел на Наташу и сказал:
– Вчера попал в одну компанию, там такая девочка была... И парень с ней в кожаных штанах. Вам бы он не понравился.
– Почему?
– спросила Наташа.
– Потому, что вы серьезная.
"Как раз понравился бы", - подумала Наташа, но ничего не сказала.
– Ну, ну...
– Ирка обрадовалась, что Толя заговорил.
– Он пижонить начал, говорит: в каждом человеке девяносто процентов этого... Ну, сами понимаете.
– Чего?
– не поняла Ирка.
– Дерьма. А я ему говорю: "Ты не распространяй свое содержание на других".
Толя замолчал. Наташа поняла, что он обижен и переживает.
– Не обращайте внимания, - сказала она.
– Да вообще-то, конечно, - согласился Толя.
– Вы где живете?
– Нигде.
– Как это "нигде"?
– Очень просто. Плаваю - и все.
– А дом-то у вас есть?
– Был, а теперь нет. Давайте выпьем.
Все подняли рюмки.
– Жена сказала: "Надоел ты мне". Я и ушел.
– Жалко было?
– спросила Ирка.
– Чего?
– Жену.
– Жалко.
– Толя прищурился.
– До слез жалко. Однажды ночью просыпаюсь и плачу. Слезы текут, ничего поделать не могу. Думаю: господи, да я ли это...
Все замолчали, думая о своей жизни, и только Ирка не умела думать о себе.
– Неужели никак нельзя было?
– она посмотрела на Толю.
– Наверное, нельзя. Я без жены еще как-то проживу. А без своей работы - нет.
– Понятно, - сказала Наташа. Ей это было понятно.
Ирка включила приемник. Заиграл симфонический оркестр.
У Толи глаза были голубые, а волосы русые. За его спиной висела занавеска, а за занавеской лежал город - далеко, во все стороны. А после города кончались дороги и начинались поля и деревни, потом другие города.
Наташа вдруг кожей ощутила это все: расстояние и бесконечность.
– Так-то ничего бы, - сказал Толя, - плохо только, писем нет. Когда на корабль письма приходят, как будто веревка от земли протягивается. Не утонешь, ни фига с тобой не сделается. А когда писем нет...
– Хотите я вам напишу?
– предложила Наташа.
Толя промолчал. Ему не нужны были Наташины письма. Вот если бы написала жена или в крайнем случае девочка - приятельница парня в кожаных штанах.
Толя многое умел: ходить на медведя, опуститься на дно в скафандре. Он умел интересно жить, но не умел интересно рассказать об этом. И не в силах был поменять то, что он может, на то, чего не может.