Рассказы и притчи
Шрифт:
Раздался звонок в дверь.
– Заходи. Ты чего как из деревни?
Мальчишка сделал два маленьких шага вперед. Рихард порылся в кармане.
– Давай измерим стекло и сходи в магазин, ладно? Вот тебе деньги. Вставить-то надо, а то мы замерзнем, ночью холодно уже.
– Дай линейку, я сам смерю.
– Вон в том ящике поройся, найдешь...
Рихард сел за рояль. Взял два аккорда, написал что-то, снял с пюпитра лист нотной бумаги, разорвал и вытащил чистый.
– Ты из джаза?
– спросил мальчик,
– Вроде.
– Я тебя видел. Когда в парке конкурс танцев был, ты играл.
– Разве это игра? Я там подрабатывал. Игра - вот.
Рихард взял аккорд.
– Так это же не музыка!
– Это-то и есть настоящая музыка! Верней, с этого начинается музыка.
– А я джаз люблю. Джаз - это вещь.
– Вещь!
– согласился Рихард, а заиграл польку Шопена, ту самую, которую Лариса разучивала с утра, заиграл в ритме джаза.
– Так что ли?
Мальчишка кивнул. Рихард оборвал игру и досвистел лейтмотив до того места, где начиналась разработка темы.
– Ну, я пойду, - сказал мальчишка, пряча деньги в карман.
Рихард вышел его проводить.
– Тебя как звать?
– Пачкин...
В комнату пришли осенние сумерки, скрыли пестроту изразцов на печи. Надо встать, принести настольную лампу, а Рихард сидел, размагнитившись. Никак не мог взять себя в руки и заниматься дальше. Оглядел комнату, будто видел первый раз, закрыл глаза.
Мать старалась приобщить его к музыке, а он гонял по улице. К музыке потянулся, когда подрос. Оказался даже в музыкальной школе. Был период: играл фанатически, сутками. Мать давила на его честолюбие, обещала концерты с корзинами цветов и толпы поклонниц. Рихард поступил в консерваторию.
– А вы не станете пианистом, - сказал ему через месяц профессор Янис Иванов.
– Увы, никогда!
– Это почему?
– запальчиво спросил он.
– Что же, батенька, думаете, всю жизнь можно бить баклуши, а потом, когда заблагорассудится, сесть за рояль и все наверстать?! Уж извините, чудес не бывает. Рубинштейн что говорил? Если он не играет один день, замечает он сам, два - замечает критика, а три - слышит зритель. Посмотрите на свои руки.
Рихард развернул ладони.
– И что?
– Ничего! Сядьте за рояль!..
Рихард заиграл. Иванов молча слушал, потом рукой приказал умолкнуть.
– Так вот вам приговор. Ваши пальцы потеряли гибкость. Это не восстановится.
Пришлось смириться. Рихард перебрался на историко-композиторский факультет и был готов стать, скорей всего, педагогом.
К Ларисе, с которой Рихард был едва знаком, он заехал год назад за нотами. Дверь в квартиру оказалась незапертой, и в комнате никого не было. Он услышал плеск в ванной и открыл дверь. Лариса так растерялась, что даже не крикнула. Тут он на ней и женился. Когда Лариса перешла жить к нему, в эту комнату грузчики затащили еще один
– Два рояля вместе - это слишком!
– говорили его однокурсники. Брак между пианистами вообще следует запретить.
Возможно, друзья были правы. Они всегда правы, друзья, кроме тех, конечно, случаев, когда они ошибаются. Рихарду и Ларисе вдвоем жилось хорошо, хотя, бывало, они ссорились по пустякам и дулись друг на друга, впрочем, неподолгу.
– Ты почему в темноте?
Рихард не слышал, как вошла жена. Она щелкнула выключателем, и Рихард зажмурился от яркого света.
– Задремал, - сказал он, чтобы ничего не объяснять.
Из выбитого окна дуло. Подросток по имени Пачкин не вернулся. Плакали последние их денежки.
Пачкин не вернулся, и окно завесили на ночь одеялом...
С утра они сидели, как всегда, каждый за своим роялем. Получив право голоса, рояли затараторили на своем клавишном языке, заспорили, старались перезвучать друг друга. Днем Лариса заспешила в консерваторию. Переодевалась она быстро, раскидывая по обоим роялям одежду.
– По-моему, звонят, - перестав играть, крикнул муж.
Лариса открыла уже с сумкой в руках: за дверью стоял Пачкин.
– Здрассте!
– До свиданья!
– усмехнулась она и крикнула.
– Рихард! Это к тебе.
Она сбежала по лестнице, а круглолицый маленький Пачкин, похожий на колобок, попятился, нагнулся и поднял стекло, большое, почти в рост его самого. Рихард вышел в коридор. Нос у мальчишки расплющился лепешкой, и через стекло лицо казалось голубым.
– Магазин-то вчера был уже закрыт, - объяснил он, боком пролезая в дверь.
– Не разобьем?
– спросил Рихард.
– Подержи, я влезу на подоконник.
– сказал Пачкин.
– Теперь подай стекло. Не задень за раму!
– Руки порежешь!
– Сам ты порежешь. Да ты играй, я вставлю. Пачкин прислонил стекло к стене, вытащил из кармана нож и начал выцарапывать замазку из рамы. Рихард не стал возражать и сел за рояль.
Долго Пачкин возился, пыхтел, сопел, забивая гвоздики. Наконец он спрыгнул и подошел к роялю.
– Замазки нету? Стекло обмазать...
– В другой раз. Спасибо.
Пачкин потрогал метроном. Качнул маятник, и стрелка начала мерно отсчитывать ритм. Передвинул грузик, и метроном зашагал быстрее.
– Мешаю?
Рихард кивнул. Пачкин остановил метроном.
– Ну, я пошел...
– Руки помой!
– Успеется!
– Погоди, ты, небось, голодный? Я тебе бутерброд с колбасой сделаю.
– Нет, я пошел!
– Дома у тебя кто?
– Мать. Она щас вообще-то в порту. А отец в море. Скоро вернется. Через два месяца. Но не к нам. У него краля.
– Это как?
– Ну, баба другая...
Он помялся, раздумывая, говорить ли, но пробурчал:
– А стекла-то я не бил.