Рассказы и стихи

Никитин Олег Викторович

Хемфри ответил:

– Ну что ж, в таком случае тебе недолго осталось жить.

Хонк осклабился.

– Вот, смотри, – Хемфри достал из кармана своей шкуры какой-то предмет, – эта штука убивает на расстоянии.

В следующую секунду соседнее дерево, срезанное у основания, стало падать.

– Но дело в том, что меня ей убить нельзя, – он нам и это продемонстрировал, – так что выбирай. Короче, – жестко добавил он, видя, что Хонк находится в оцепенении, – меня невозможно убить вообще, а кто попытается сделать это, сам погибнет. Такова воля

Ине.

– Я не знаю, зачем Хемфри хотел уничтожить станцию. Кто может знать что-нибудь о людях, живущих на звездах? Он собирался убить своих соплеменников и заставил нас взяться за оружие, которое он изготовил. Хемфри сказал, что мы легко овладеем станцией, но он ошибся, и нас осталось только двое – я, чисто случайно, и он, потому что был неуязвим. Хемфри почти физически страдал от этого поражения, но мне ничего не говорил – разве мог я что-либо понять? А на полпути в стойбище я убил его.

– Как? – удивился Ола.

– Очень просто. На его оружии оказался переключатель мощности. У преступления, совершенного Хемфри, не было оправданий. Подбрось дров в огонь, 0ла. Сегодня очень холодно…

– Я остался единственным мужчиной в племени. Осенью мы стали жить отдельно, ведь к тому времени я нашел много теплых домов неподалеку от города. Я не сказал Лиле о том, что убил Хемфри – когда он жил в стойбище, она была его женой. Весной у нее родился ты.

– Хемфри был моим отцом?

– Да. Тяжело жить среди женщин. К лету я уже не мог быть им полезен – по хозяйству они справлялись и без меня… Как светло, наверное, пошел снег… Ола, мне кажется, что в чем-то Хемфри был прав, ведь у него была цель…

Снежинки опускались на влажную землю и таяли. Но их было очень много. Скоро они покроют поле, дорогу, и те станут совсем белыми.

1987

FeCl₃

Петра Сидорыча очень раздражало послевоенное устройство Курляндии. Он приходил к соседу по квартире и говорил грустно:

– Вот ведь жизнь какова.

Сосед Прокофий Кузьмич отрывался от позавчерашней газеты и отвечал:

– Читали про турецкий вопрос? Опять басурманы на восток пошли. И чего им в мазанках не сидится, не понимаю.

Петр Сидорыч вздыхал, зажигал керосинку и заводил патефон. У него была любимая пластинка, которую он всегда ставил на аппарат, обложка ее очень давно истрепалась, и никто не знал, кто же так печально и скорбно пел хором под гениальные звуки клавесина и блок-флейты сопрано. Марфа Валентиновна, заслышав голоса, тоже приходила, садилась в уголок на стул и тихо сопела. Глаза ее наполнялись слезами и блестели в темноте.

И на кухне никто не шумел, потому что жили они втроем одной семьей, жили давно и дружно. Ни у кого из них родственников уже не осталось после того, как внебрачная дочь Прокофия Кузьмича умерла от воспаления

легких. Она жила с матерью в Мценске, где много лет назад Прокофий Кузьмич был в служебной командировке. Прошлой осенью, в ноябре, Прокофий Кузьмич получил телеграмму и поехал на похороны. Вернулся через неделю сумрачный и погрузился в чтение строительной литературы.

А на дворе уже стояла ранняя весна, и улицы покрылись слякотью. В прохудившийся ботинок Петра Сидорыча натекала вода, и он сушил его по ночам на батарее.

Петр Сидорыч работал в химическом институте слесарем, и каждый день, кроме воскресенья, внимательно читал отпечатанный на машинке текст, красовавшийся на двери в туалет: «Убедительная просьба! Тов. мужчины, не выливайте в туалете хим. реактивы (FeCl₃ и т.д.). – После такого слива очень тяжело и вредно убирать уборщицам, портится саноборудование». Чем-то этот призыв его раздражал, может быть, тем, что его, не имеющего хим. реактивов, убедительно просят не выливать их. При этом ему представлялся молодой нахальный химик, пробирающийся в туалет с огромной колбой, доверху заполненной FeCl₃. Как выглядит это вещество, Петр Сидорыч не знал, но полагал, что это мерзкая, липкая зеленая жижа, которую невозможно отскоблить от саноборудования.

Тринадцатого марта Петр Сидорыч вдруг разозлился и оторвал эту бумажку от двери. Он принес ее домой и приклеил на внутренней поверхности бачка, под водой, чтобы она не попадалась ему на глаза.

– Марфуша, у тебя есть хим. реактивы? – спросил он Марфу Валентиновну. – FeCl₃ и так далее?

– Господь с тобой, Петя, – испуганно ответила Марфа Валентиновна.

– Вот и замечательно, – облегченно вздохнул Петр Сидорыч и отправился на пруд топиться. Отшагав половину расстояния, он вспомнил, что лед с пруда еще не сошел, и свернул в пивную.

1987

Жизнь и смерть реставратора Степы

1. Однажды Степа получил отповедь.

– И ведь совершенно зря и понапрасну пострадал морально, – сказал Степа. А дело было так. Дела даже не было, а так, эпизод. Степа работал реставратором в одной из местных контор, и это, натурально, обязывало его по утрам напяливать комбинезон и каску поверх головы. И каска эта его изрядно смущала и ограничивала полет мысли, натирая до ссадин уши.

– Я не желаю с этим мириться, – заявил Степа и пошел к начальнику участка, но начальник не прочувствовал ситуацию, потому как он не любил Степу за то, что Степа носил на спецовке значок «Отличник спецподготовки», а у начальника в коллекции такого не было. Он сказал довольно резко: «Я, точно, в поте лица и тела добываю вам, Степан Андреевич, стройматериалы и инструмент, чтобы вы имели все условия для производительного труда. Где ваша пролетарская сознательность?»

Степа ушел. Его дух был надломлен.