Рассказы из всех провинций
Шрифт:
Спустя какое-то время жена родила разбойнику двух дочерей, и супруги радовались, что теперь будет кому позаботиться о них в старости. Но тут неожиданно разбойник захворал и умер.
Тяжело стало беззащитной вдове жить в глухом краю Митиноку. Все добро сразу же растащили дружки покойного — такие же разбойники. Остались у нее только копье да алебарда. И вдова, оказавшись без средств к существованию, занялась разбойничьим промыслом, хоть и не женское это дело. По ночам выходила грабить на дорогу, тем и жила.
Когда дочери подросли, она и их обучила разбойничьему ремеслу, вместо того чтобы приохотить к тканью полотна, как это заведено в деревенских
Как-то раз брели они по тропинке среди заболоченного луга и вдруг увидели оставленный кем-то кусок шелка дивной красоты. Было в нем никак не меньше десяти хики. [195]
«Вот уж поистине небесный дар!» — обрадовались девицы и, хоть были они сестрами, сразу заспорили, кому достанется находка. В конце концов решили разделить шелк поровну и так поладили между собой.
— Скоро весна, — размечталась одна из сестер, — и я смогу отправиться на любование цветущими вишнями в новом наряде. Хорошо бы выкрасить этот шелк в цвет алой сливы или глицинии.
195
Хики — мера измерения тканей, равная 21,2 м.
— Вот бы сшить из этого шелка летнее кимоно — сверху белое, а с изнанки зеленое, как цветок уцуги, — вторила ей другая. — Славный получился бы наряд!
Эти мечты так распалили сестер, что в обеих тут же взыграла алчность.
«Если бы нынче сестрица не отправилась вместе со мной, — подумала про себя младшая, — весь шелк достался бы мне. Вот выйдем в открытое поле, я прикончу сестрицу и возьму себе ее долю».
Старшая тоже пожалела, что согласилась разделить шелк пополам, и тоже вознамерилась убить сестру. Но пока что они продолжали путь как ни в чем не бывало.
Вскоре вышли они в поле и вдруг увидели дым от погребального костра. Старшая сестра задумалась о быстротечности человеческой жизни и невольно устыдилась: «Какую жестокость хотела я совершить! Мыслимое ли дело из-за такой ерунды убивать родную сестру!» И чтобы избавиться от искушения, она бросила свой кусок шелка в огонь. Ее примеру последовала младшая сестра.
Старшая удивилась:
— Отчего ты бросила шелк в огонь?
В ответ младшая залилась слезами и молвила:
— Стыдно признаться, но из-за ничтожного куска шелка я хотела лишить тебя жизни, а потом сказать, что это сделал повстречавшийся нам путник. Я даже не подумала о том, какое горе причинила бы матери!
Тронутая этим признанием, старшая сестра сказала:
— Как это ни горько, но у меня на уме было то же самое. Век наш на земле недолог, и если мы и впредь будем творить злодеяния, в грядущей жизни нас постигнет суровая кара!
Вернувшись домой, сестры сожгли свои копья, которыми устрашали путников на дороге, и ступили на путь просветления. Их примеру последовала и мать. Так разбойницы стали чистыми сердцем монахинями.
Некогда один святой мудрец сказал: «Свет вечной истины да воссияет надо всеми, пребывающими во мраке и грехе».
Вот
Из сборника
«Превратности любви»
Неожиданное везение,
или Погонщик Рокудзо, ставший первым кутилой в Ооцу
В рассказе сем повествуется о счастливых событиях, какие могут привидеться разве только во сне. А самыми счастливыми считаются сны, в которых видишь гору Фудзи.
До чего же хороша в рассветных лучах заснеженная вершина горы Хиэйдзан, которую недаром нарекли «Фудзи столицы». Однажды ранним утром погонщик Рокудзо из Ооцу, расставшись со своими товарищами, державшими путь в Фусими, поспешал по дороге, ведущей в столицу. Вез он в рыбную лавку на улице Нисики-кодзи вяленую кету и размышлял, как это ни странно, о непрочности всего мирского. «Вот ведь рыба, которую я везу, — думал он, — в свое время преспокойно плавала в воде…»
Так размышляя, Рокудзо добрался до Аватагути, откуда до столицы уже рукой подать. Время было раннее: колокол еще не пробил и шести, едва начинало светать. Вдруг слышит Рокудзо, к нему обращается какой-то человек, судя по выговору — столичный житель, только в потемках его не видно.
— Не довезешь ли меня до улицы Хаттё в Ооцу? — жалобно просит незнакомец. — Сам я не в силах больше ни шагу пройти.
— Вот бедолага! — воскликнул погонщик. — Ну что ж, садитесь на лошадь. — С этими словами он свалил поклажу на обочине дороги. Оставить поклажу вот так, без присмотра, можно лишь в век праведного правления!
Тут неожиданно налетел сильный ветер и стал срывать с лошади набрюшник с гербом в виде знака «сосна», вписанного в круг. Полил холодный дождь, и всадник так продрог, что не мог даже пошевелиться.
— Подойди ко мне, я должен тебе кое-что сказать, — слабым голосом позвал он Рокудзо.
«Ну вот, посочувствовал человеку, а теперь с ним хлопот не оберешься», — с досадой подумал погонщик, но отступать было поздно.
— Я смотрю, вы совсем приуныли, — сказал он незнакомцу. — Потерпите самую малость. У развилки есть чайная, подкрепитесь немного, и вам полегчает. Ну-ка, откройте рот. — Рокудзо набрал в пригоршню воды, стекающей со скалы, и дал незнакомцу напиться. Тот перевел дух и принялся рассказывать:
— Отец выгнал меня из дома, и я решил отправиться в Эдо, но не добрался туда. Придется мне, видно, здесь принять смерть. Кто мои родители, я говорить не стану, теперь это уже не важно. Прошу тебя, когда я умру, предай мое тело земле и отслужи заупокойную службу, чтобы душа моя поскорее достигла рая. В исподнем у меня зашита тысяча золотых. Дарю эти деньги тебе, но при одном условии: тратить их ты должен только на дзёро [196] в квартале Сибая-мати. [197] Это будут лучшие поминки по мне. — С этими словами незнакомец испустил дух.
196
Дзёро — гетера невысокого разряда.
197
Сибая-мати — веселый квартал в городе Ооцу.