Рассказы из всех провинций
Шрифт:
Гневная тирада торговца, однако, нимало не смутила священника.
— У меня есть веское доказательство, что это не клевета. Ко мне сегодня приходила небезызвестная вам вдова и с глазу на глаз поведала о вашем коварном замысле. Ну что, теперь, надеюсь, вы не станете отпираться?
Торговец был повесой эдоской закваски, [199] он живо смекнул: «Все это, видать, неспроста. Хоть у меня и в мыслях ничего подобного не было, вдовушка наговорила про меня небылиц не без умысла». Священнику же он ответил так:
199
«…был повесой эдоской закваски…» — то есть настоящим повесой, поднаторевшим в любовных
— Вы правы. По молодости лет я наделал немало глупостей. Видно, и впрямь мне следует послушаться вашего совета и отказаться от этой затеи.
Оставив священника в совершенном удовольствии от такого поворота событий и взяв с него слово хранить дело в тайне, повеса помчался домой и стал с нетерпением ждать наступления темноты.
Когда приспело время, он влез на ограду в том месте, где указала вдова, и с мыслью: «Вот так ловко придумала!» — без труда проник в сад и затаился под деревом. Тут вдова взяла его за руку и повлекла в дом. «Уж не сон ли это?» — только и успел подумать повеса, как очутился рядом с женщиной в теплой постели, на мягкой подушке, укрытый двойным одеялом, от которого исходил аромат алоэ. Лежит он, а самого дрожь пробирает — и радостно ему, и боязно. Некоторое время он пребывал в растерянности, прикидывая, как лучше поступить, но потом рассудил, что раз у этой женщины нет мужа, то и опасаться особенно нечего. Тут он принялся удовольствовать вдову, которая целых три года хранила верность покойному супругу, да так, что потом ей пожалуй, было, что вспомнить.
Вдова просто голову потеряла и, презрев пересуды, без конца назначала свидания повесе, всякий раз припасая для него в рукаве звонкие дары, с которыми на этом свете не пропадешь. Так что вскоре наш купец сколотил себе состояние не из последних в столице и стал торговать шелком. Что же до вдовы, то со временем она ему прискучила, и он снова повадился в веселый квартал Симабара. Влюбился он без памяти в куртизанку по прозванью Самон, но вскоре у него появился соперник, небезызвестный в столице богач-меняла. Не прошло и полугода, как повеса растратил все деньги, которые получил от вдовы. Верно говорят, что любовная страсть губит людей. И впал наш кутила в состояние еще более жалкое, чем прежде.
Если кто хочет взглянуть на него, ступайте к мосту Бунгобаси, что в Фусими, и спросите монаха-отшельника. Он читает молитвы и заклинания в дни, когда ожидают восхода луны или любуются первыми лучами солнца, тем и кормится. А еще, говорят, он умеет предсказывать судьбу. Любопытно, какую судьбу нагадал он себе самому?
Пожилой кутила, сгоревший в огне любви
Что ни говорите, но смешон тот, кто делает вид, будто его с души воротит от дел любовных. С самой эры богов любовь есть высочайшее из доступных человеку наслаждений. Каким образом, вы думаете, появился на свет Конфуций или, скажем, Ванкю? [200] Говорят, что Будда Шакьямуни изволил родиться из подмышки, только люди сейчас не особенно в это верят.
200
Ванкю (Ванъя Кюэмон) — богатый осакский горожанин, живший в XVII в. и прославившийся своими любовными похождениями. Описанию его жизни посвящена книга Сайкаку «История Ванкю Первого» («Ванкю иссэй-но моногатари»).
Да и как может быть иначе, если, кроме праведников, которые словно одержимые бьют в гонг да читают молитвы, существует немало монахов, от которых за версту несет скоромным!
Жил в столице сливовых цветов [201] один человек. Вел в былые годы торговлю в Эдо и сумел сколотить большое состояние. Всю жизнь он только и делал, что следил за делениями на шкале весов, и никаких радостей не изведал. Так дожил он до восьмидесяти шести лет. Детей у него не было, так что пришлось ему взять в дом приемного сына, и теперь, на склоне лет, старик не находил себе покоя, оттого что рано или поздно все его деньги, из которых он и малой толики не потратил на развлечения, перейдут в чужие руки.
201
«Столица
И вот старик этот занемог, да так сильно, что казалось, вот-вот наступит ему конец. Чем только его ни лечили, ничто не помогало, стар уж был чересчур, и в конце концов вместо лекарств ему стали давать понемногу рисового отвара в раковине моллюска.
Однажды, когда у постели больного собрались домочадцы и слуги, готовые выполнить любую его просьбу, старик открыл глаза и, точно в полусне, произнес:
— Огонь… Хочу видеть огонь…
«Не иначе как это конец», — решили слуги и, открыв дверцу домашней божницы, зажгли светильник.
— Вот он, свет рая, — сказали они старику. — Скоро душа ваша попадет в благословенный край.
— Да нет, — простонал старик, — не о святом огне я толкую. Об огнях, которые зажигают ночью. На них хочу напоследок взглянуть…
Удивились слуги. Кто-то спросил:
— Вы имеете в виду те огни, что зажигают над уличными ларьками во время десятинощных служб? [202]
— Нет. Огни в квартале Симмати, [203] — ответил умирающий и, подозвав к себе приемного сына, сказал: — Одно удручает меня перед смертью, что я ни разу в жизни не видел дзёро. Сведи меня с какой-нибудь дзёро, чтобы у меня осталась память об этом мире. Тогда я умру спокойно.
202
«Десятинощные службы» — богослужения, проводившиеся в буддийских храмах секты Дзёдо (Чистая земля) на протяжении десяти ночей начиная с шестого числа десятого месяца по лунному календарю. В это время вблизи храмов открывались ночные ларьки, в которых велась оживленная торговля.
203
Симмати — знаменитый веселый квартал в Осаке.
Сын отправился в дом свиданий и потихоньку рассказал о желании старика.
— Ну что же, — ответили ему, — любой человек может купить дзёро за деньги, так что не стесняйтесь, привозите вашего отца.
Сын усадил старика в паланкин и бережно доставил в Симмати. В доме свиданий к старику тотчас же вышли таю. Когда принесли сакэ и закуски, он оживился и сказал:
— Пусть эти красавицы неотлучно находятся при мне тридцать дней. Буду выздоравливать здесь. — С этими словами — и кто только его научил? — старик вынул из-за пазухи то, чего люди жаждут больше всего на свете, и дал каждой женщине по пять или по шесть золотых.
Столь щедро вознагражденные, таю обрадовались и воскликнули:
— О, пожилой господин решил оставить по себе добрую память! — С тех пор в доме свиданий его называли не иначе как «щедрым пожилым господином».
Спустя четыре-пять дней старик настолько разошелся, что пожелал возлечь на ложе с одной из таю. Нельзя сказать, что женщина очень этому обрадовалась, но возражать не стала и скрепя сердце согласилась. Увы! — как ни старался старик, достичь цели не смог. Тогда он опечалился, заплакал и говорит:
— Будь я лет на тридцать моложе, не отступил бы с позором. Может, есть где-то в лавке поблизости лекарство от старости, за одну пилюлю я готов заплатить тысячу каммэ.
Жаль старика, но как тут было не подумать, что всему на свете есть свой срок. Развлекаться в веселых кварталах следует до сорока лет, заводить тяжбы — до пятидесяти. А потом остается лишь помышлять о загробном блаженстве.
— Вот пожить бы мне еще хоть два-три года, — говорил между тем старик, — встретить здесь Новый год и праздник Бон, [204] поглядеть на знаменитые здешние пляски!
204
«Праздник Бон» — один из крупнейших традиционных праздников, День поминовения усопших, отмечавшийся в седьмом месяце по лунному календарю. Согласно буддийским верованиям, в этот день души умерших возвращаются в родной дом.