Рассказы мичмана Ильина
Шрифт:
– - Смотрите, -- сказал командующий, -- если вы потопите Черноморский флот, то я не пропущу вас обратно.
Он произнес эти слова без тени улыбки.
V
В тот же день я прибыл в Екатеринодар. Пройдя в кабинет начальника станции, попросил обеспечить мне паровоз.
– - Не знаю, когда смогу сделать это, -- неприветливо ответил пожилой железнодорожник.
Я назвал себя.
– - Слишком разъездились наркомы, -- недовольно проворчал начальник станции. -- Только что проехал Мехоношин. Шляпников на запасных путях стоит. А теперь вот вы...
Я прибег к самому крайнему средству -- документу Владимира
В исполкоме Кубано-Черноморской республики я познакомился с местными руководителями: Островской и Рубиным. Маленькая, остролицая брюнетка Островская прежде работала в Севастополе и пользовалась огромным влиянием в Черноморском флоте. Теперь она да и Рубин тоже очень интересовались точкой зрения центра на судьбу Черноморского флота.
Я со всей откровенностью изложил им нашу позицию, а также цель моей поездки в Новороссийск. Они были настроены в пользу вооруженного сопротивления флота немецкому наступлению. Я указал, что флот не может оперировать без базы, а эта база -- Новороссийск находится под непосредственным ударом германских войск. Немецкий десант только что высадился в Тамани. Отряд самокатчиков в любую минуту мог появиться на железной дороге и отрезать Новороссийск от Екатеринодара.
В конце концов Островская и Рубин скрепя сердце согласились, что потопление Черноморского флота неизбежно.
Выйдя из исполкома Кубано-Черноморской республики, я встретил Шляпникова. Мы вместе пошли обедать. Лучи солнца заливали ярким светом улицы, зеленеющие сады. Тени деревьев трепетали при легком дуновении ветерка. Плотный и коренастый Шляпников с маленькими, подбритыми и коротко подстриженными усами широким движением руки снял с головы мягкую фетровую шляпу. По-владимирски окая, полушутливо заметил:
– - Смотрите, как бы вас в Новороссийске за борт не сбросили!
К потоплению флота он действительно относился неодобрительно.
После обеда мы пошли на вокзал, и мой поезд вскоре отправился. Островская и Рубин провожали меня. То была моя первая и последняя встреча с Рубиным. Вскоре этот крупный и симпатичный работник был расстрелян авантюристом Сорокиным...
Поздно вечером на станции Тоннельная я встретился с экстренным поездом Вахрамеева. Войдя к нему в вагон, застал там Глебова-Авилова, Данилова и еще одного ответственного работника из Новороссийска.
– - Куда вы едете? -- взволнованно спросил меня рыжеусый Вахрамеев. -- Вас на вокзале уже ждут и обязательно расстреляют. Нас ловили по всему городу. Мы едва убежали.
– - Лучше поедемте с нами в Екатеринодар, -- меланхолично процедил Глебов-Авилов, протирая платком снятые с носа очки. -- Там есть прямой провод, и мы будем по телеграфу отдавать приказания о потоплении флота.
Я ответил, что в таком случае не стоило выезжать из Москвы, где тоже имеется прямой провод с Новороссийском. Вахрамеев пожал плечами. Глебов-Авилов отвлекся от протирания очков и исподлобья посмотрел на меня.
"Вот чудак", -- прочел я в его удивленных глазах.
Степан Степанович Данилов, бледный, худой, в пенсне, с болезненно ввалившимися щеками и острой донкихотской бородкой, мрачно сидел в углу у окна и, покашливая, хранил гробовое молчание.
VI
В Новороссийск я приехал на рассвете и сразу отправился в порт. Голубое безоблачное небо казалось бесконечно высоким. Солнце еще не взошло. На бледном горизонте
Через несколько часов миноносец должен был погрузиться на дно моря, но пока еще он продолжал жить своей привычной повседневной жизнью, и авральные работы, предусмотренные судовым расписанием, выполнялись с точностью исправного часового механизма. Я назвал свою фамилию и попросил вахтенного начальника предоставить мне катер для поездки на "Свободную Россию". Небольшой моторный катер ритмично покачивался на воде, прижимаясь к стальному борту миноносца. Вахтенный начальник охотно дал его в мое распоряжение.
Но едва мы успели отвалить от миноносца, как с палубы "Керчи" раздался звучный голос:
– - Товарищ Раскольников, командир миноносца просит вас к себе.
Я приказал катеру повернуть назад и пристать к трапу "Керчи".
Ко мне вышел худенький человек с тонким, резко выдающимся вперед носом на нервном лице, в белом кителе и белых, запачканных во время работы брюках.
– - Командир миноносца Кукель, -- вежливо представился он, взяв под козырек сильно помятой офицерской фуражки.
Вытирая с высокого и выпуклого лба крупные капли пота, Владимир Андреевич, торопясь и волнуясь, рассказал мне о событиях минувшей ночи. Оказалось, что некоторые суда во главе с линейным кораблем "Воля" под вымпелом Тихменева снялись ночью с якорей и отправились сдаваться немцам. Когда эскадра, уходившая в Севастополь, выстроилась на внешнем рейде, на передней мачте "Керчи" взвился сигнал флагами: "Судам, идущим в Севастополь. Позор изменникам России!"
– - Нельзя ли нагнать ушедшие корабли и силой вернуть их в Новороссийск? -- спросил я Кукеля.
– - Теперь уже, к сожалению, поздно, -- ответил он, быстро прикинув в уме. -- Тихменев раньше придет в Севастополь, чем мы успеем настичь его. К тому же всюду большой некомплект команд.
Владимир Андреевич добавил, что на всех кораблях идет отчаянная борьба между сторонниками и противниками ухода в Севастополь. "Свободная Россия" разводит пары и готовится к съемке с якоря. Она ушла бы раньше, но задержалась из-за недостатка людей. Команда "Керчи" решила во всяком случае не сдавать миноносца и собирается затопить его. Я поощрил это похвальное намерение и обещал Кукелю всемерную поддержку.