Рассказы (Миры Альфреда Бестера. Том 4)
Шрифт:
— Не было. Энрико Ферми…
— Это было!
— Не было.
— Я лично ее обучил! Я! Генри Хассель!
— Генри, все знают, что ты замечательный теоретик, но учитель из тебя…
— Заткнись, старая перечница! Я знаю, что это все означает!
— Что?
— Я забыл. У меня была какая-то мысль, но это уже не играет роли. Что ты предлагаешь?
— У тебя действительно есть машина времени?
— Разумеется, есть.
— Тогда вернись обратно и проверь.
Хассель вернулся в 1775 год, прибыл в Маунт-Вернон
— Прошу прощения, полковник, — сказал профессор.
Высокий мужчина удивленно посмотрел на него.
— Ты странно говоришь, чужеземец, — сказал он. — Откуда ты?
— О, такое, знаете, новоиспеченное заведение, вряд ли вы слышали.
— Ты выглядишь странно. Какой-то ты туманный, я бы сказал.
— Скажите, полковник, что вы знаете о Христофоре Колумбе?
— Не так уж много, — признался Вашингтон. — Как будто бы он помер лет двести или триста назад.
— Когда именно?
— В тысяча пятьсот каком-то году, насколько я припоминаю.
— Этого не может быть. Он умер в 1489 году.
— Путаешь, старина. Он открыл Америку в 1492 году.
— Америку открыл Кэбот! Себастьян Кэбот!
— Как бы не так! Кэбот пришел малость попозже.
— А у меня неопровержимые доказательства! — воскликнул Хассель, но был прерван появлением коренастого и довольно плотного мужчины с лицом, чудовищно побагровевшим от ярости. На нем болтались широченные серые брюки, а твидовый пиджак его был на два номера меньше, чем нужно. В руке он держал револьвер сорок пятого калибра. Лишь несколько мгновений спустя Генри Хассель сообразил, что видит самого себя. Это зрелище не доставило ему удовольствия.
— О боже! — пробормотал Хассель. — Это ведь я прибываю в прошлое, чтобы убить Вашингтона. Если бы я прибыл сюда второй раз на час позже, я застал бы Вашингтона мертвым. Эй! — воскликнул он. — Подожди! Потерпи минуточку! Мне нужно сначала у него кое-что выяснить!
Хассель игнорировал собственные возгласы; по правде говоря, он их, кажется, вообще не слышал. Он прошагал прямо к полковнику Вашингтону и выстрелил. Полковник Вашингтон упал, так что в смерти его не могло быть ни малейших сомнений. Первый Хассель осмотрел тело и, не обращая никакого внимания на попытки второго Хасселя остановить его и вовлечь в дискуссию, удалился, злобно бормоча что-то себе под нос.
— Он меня не слышал, — удивился Хассель. — Он даже не почувствовал, что я здесь, и потом — почему я не помню, чтобы я сам себя останавливал, когда в первый раз стрелял в полковника? Что здесь происходит, черт побери?
Серьезно озабоченный, Генри Хассель прибыл в Чикаго 1941 года и заглянул в спортивный зал Чикагского университета. Там среди скользкого месива графитовых блоков в облаке графитовой пыли он отыскал итальянского ученого по фамилии Ферми.
— Повторяете работу Марии Кюри, dottore, не так ли? — спросил
Ферми огляделся, словно услышал какой-то слабый писк.
— Повторяете работу Марии Кюри, dottore? — проревел Хассель что было сил.
Ферми холодно посмотрел на него.
— Откуда вы, amico?
— О, я на государственном коште.
— Государственный департамент?
— О нет, просто государственный кошт. Послушайте, dottore, ведь Мария Кюри открыла деление ядра в тысяча девятьсот таком-то году, не так ли?
— Нет! Нет!! Нет!!! — воскликнул Ферми. — Мы первые. И даже мы еще не открыли. Полиция! Полиция!! Шпион!!!
— Ну, уж на этот раз кое-что останется в истории! — прорычал Хассель, Он вытащил свой верный 45-й калибр, выпустил полную обойму в грудь доктора Ферми и застыл на месте в ожидании, когда его арестуют, а потом предадут анафеме на страницах газет. Но, к его удивлению, Ферми не упал, а всего лишь ощупал свою грудь и, обращаясь к людям, прибежавшим на его крик, сказал:
— Ничего особенного. Я почувствовал какое-то внезапное жжение во внутренностях, которое могло бы означать воспаление сердечного нерва, но скорее всего это изжога.
Хассель был слишком возбужден, чтобы дожидаться автоматического возвратного включения машины времени. Поэтому он немедленно вернулся в неизвестный университет без всякой машины времени. Этот факт мог бы натолкнуть Хасселя на разгадку происходящего, но профессор был слишком одержим своей идеей, чтобы что-нибудь заметить. Именно тогда я (1913–1975) впервые увидел Хасселя — призрачную фигуру, проносившуюся сквозь стекла автомобилей, закрытые двери магазинов и кирпичные стены домов. На его лице было выражение фантастической решимости.
Он просочился в библиотеку, приготовившись к утомительному спору, но каталоги не видели и не слышал его. Он отправился в Лабораторию сомнительной практики, где находился Сэм — Сложная электронная машина, располагавшая приборами чувствительностью до 107000 ангстрем. Сэму не удалось разглядеть Генри. Однако он сумел его расслышать, используя усиление звуковых волн посредством интерференции.
— Сэм, — сказал Хассель. — Я сделал чертовски важное открытие.
— Ты все время делаешь открытия, Генри, — заворчал Сэм. — Мне уже некуда помещать твои данные. Прикажешь начать для тебя новую ленту?
— Но мне нужен совет, Сэм! Кто у нас ведущий авторитет по разделу «Время, путешествия по… последовательность событий в…»
— И. Леннокс. Пространственная механика, профессор по… Йельский университет в…
— Как мне с ним связаться?
— Никак, Генри. Он умер. В семьдесят пятом.
— Дай мне какого-нибудь специалиста по разделу «Время… путешествия по…», только живого.
— Вилли Мэрфи.
— Мэрфи? С нашей Травматологической кафедры? Подходит! Где он сейчас?