Шрифт:
Психопат
Повествование начинается в туалетной комнате. Стил, пьяный в хлам, лежит в ванне и, окончательно опустевшими глазами, наблюдает за малюсеньким тараканчиком на потолке. Он очень боялся насекомых, но алкоголь хорошо глушил страх, что помогало без доли боязни и пренебрежения осматривать каждую лапку существа.
Бутылка очередного пойла находилась в ладони правой руки бледного и, уже чуть ли не полуживого, парня. Чтобы не умереть в столь пустом состоянии, перед смертью наблюдал он воспоминания из дней ушедших. В голову лезла
Стил глубоко вздохнул.
И он это получил. Ненадолго, но все-таки болел конкретно живот, а не сердце с душой. А может, те уже были разорваны.
Понимая, что смерть всегда близко и его саморазрушение бессмысленно, парень продолжает смотреть на жалкого таракана на потолке, попутно ассоциируя себя с этим беззащитным насекомым.
***
Стил проходил по коридору, параллельно стараясь открыть каждую дверь на пути. Он не понимал, где находится и куда попал. Ни одну дверь так и не удалось открыть, кроме самой последней, находящийся в самом далеком углу. Зайдя в помещение, ошеломленный взгляд парня пал на колыбельную.
На Стила нахлынули воспоминания о расставании родителей.
Мать плакала у порога.
Отец орал: «Уходи, я больше не хочу видеть тебя здесь!»
Стил сделал шаг назад, желая спрятаться.
Отец, что кричал уже на Стила: «Я больше не твой отец!»
Стил зажался вдаль комнаты.
Отец: «И это больше не твой дом!»
Стил, отогнав от себя печальные воспоминания, вышел из комнаты, аккуратно закрыв дверь. Он посмотрел внимательно на дверь. На ней висели листовки, где сплошь новости о пропаже детей.
Инспектор: «Эй! Кто тебя из палаты выпустил?»
Человек-компас
Я шел по улице, что освещали фонари и овивали снежинки. Белоснежная пора так и веяла своей астральностью, мистикой. Вдруг, во всем этом белоснежном вальсе, я разглядел темную, прелестную курточку одной очень знакомой мне девушки. Милое лицо, что было видно издалека, шелковистые волосы и белая-белая шапка, ни на что более не похожее, но вызывающее восхищение и желание обнять, поделиться собственной теплотой.
Это была Алена.
– Ален!
– Я думала, что ты забыл обо мне.
– Полгода не видеться с человеком, а потом резко начать с ним общение – мое все. – эти слова прозвучали достаточно эгоистичными, но Алена не особо обратила на это внимание. Вероятно, утверждение о моем эгоизме так и не вошло в ее кругозор. Понимание этого обескураживало и мягко, со всей нежностью развеивало безнадегу. – Что у тебя нового?
– Завтра уже выхожу на работу. С больничного вышла. – Алена поправила свои волосы левой рукой, что позволило лучше разглядеть ее миловидное лицо. – А у тебя?
Видимо, диалог постепенно заходил в тупик. Взяв себя в руки, постарался сгенерировать хоть одну ментально-здоровую тему, но пока мой мозг
– А меня подставили. – начинать рассказ с интриги – всегда хороший знак и достаточно правильный подход, когда диалог проходит с такой молодой, в следствии, имеющей меньше жизненного опыта девушкой.
Алена была моложе меня на два года, мы оба являлись студентами и ходили в одно образовательное учреждение, и, как совпало, на одну и ту же работу, пускай и находились на разных должностях и, говоря об учебном заведении, в разных группах, то не помешало нам завести достаточно неплохие, пусть и приятельские отношения.
Девушка, услышав столь веское заявление о подставе, из жажды узнать продолжение истории, шепнула:
– Подставили?
– Да, такое бывает. К слову, как все было. Я позвал подругу к себе, – здесь я присмотрелся к лицу девушки, желая разглядеть в нем ревность, но, к моему сожалению, так ничего и не увидел, потому продолжил рассказ: – и мы играли с ней в «Правду или действие». Это было достаточно весело, но в какой-то момент она, на мое «действие», запросила ее портрет. А что делать, начал рисовать.
Я показал рисунок, запрятанный у меня в кармане куртки, Алене.
– По твоему рисунку могу сказать, что она очень красивая девочка. – Алена ухмыльнулась. – И как? Ей понравилось?
– Нет. Она сказала, что глаза не те, губы не там. В общем, нет, ей не понравилось…
– Такая прямолинейная. Если сделаешь плохо – так и скажет.
– Эй… – мне пусть и было обидно, но я нашел в себе силы принять эти слова.
Это действительно плохо, когда творчество не ценится. А что ценно тогда? Точно не то, что должно. Наука? Но как можно «плохо» вычислить уравнение? Наверное, математик какой со мной бы и поспорил, но мне всегда казалось, что в науке важен результат, который, по определению, может быть точным и не выходящим за рамки правил и теорем. Так что только творчество может быть ценным, потому что не обременено правилами. Или в числах тоже можно разглядеть красоту?
– А кто такие нигилисты?
– Люди, которые отрицают устоявшиеся ценности и культуру, этику. Также они не верят в любовь, дружбу, и любое другое проявление чувств и в чувства в целом.
– Звучит как-то грустно. – вдруг Алене позвонили. На телефоне был написан контакт: «Гоша». Алена спохватилась и сказала: – Ой, прости, мне пора идти. Меня зовут.
– Стоп! Стоп, стоп, и еще раз стоп, Ник! Это очень и очень скучная история. Кто вообще читает такие истории про любовь? – Алена стояла перед экраном и смотрела на свою копию, воссозданную внутри искусственно созданного микромира.
– Кто знает, – ответил я, чуток хрипя. – может в микромире все такие скучные. Не я же ими управляю. Ты сама попросила создать наши мини версии. – И тут я начал даже пародировать малую: – «Ой, Ник, как было бы классно, если б в этой штуке ты сделал меня и тебя, и мы бы с тобой поженились, у нас была бы куча детей, домик у моря, и жили бы мы долго и счастливо».
Конец ознакомительного фрагмента.