Рассказы народного следователя
Шрифт:
– Меня – нет. Пока нет… В данном случае я имею в виду его величество «Александра Четвертого», сиречь Колчака… И Витьку Пепеляева…
Старик показался интересным. Александр Степанович даже повернулся.
– Разрешите осведомиться: с кем имею честь?
– Честь невысока… Осведомляю: Белов, товарищ министра финансов. Имел такую глупость состоять при дворе бездарнейшего из всех бездарных диктаторов мира…
– Так почему же вас?
– Сам удивляюсь, голуба… Бег жизни в стенах этого сверхсурьезного учреждения весьма быстротечен… Данте читали? Вы производите впечатление интеллигентного человека, и должен заметить: усища фельдфебельские не маскируют вас, а демаскируют. Понимаете?.. Так вот: «Входящий, оставь надежду», как сказал сеньор Данте… Примеров очень много. Я – редкое исключение.
– Но все же – почему?
– Эк вам не терпится! Вы что, лично заинтересованы?
– Помилуйте!
Старик растянул рот в громкой
– Мне кажется, потому, что в детстве меня нещадно драли розгами. Родитель мой считал себя великим правдолюбцем, а посему драл меня самым жесточайшим образом. Заметьте, не за шалости, а именно за вранье. И это обстоятельство моей биографии наложило на сознание глубокий отпечаток. Представьте, даже в старости умудряюсь говорить правду! Вероятно, поэтому я еще продолжаю отравлять своим дыханием воздух нашей благословенной планеты… А может быть, и потому, что до всероссийской мясорубки считался в финансовом мире тузом. Не в смысле капиталов – отцовские капиталы я еще в студенческие годы пустил в трубу и всю жизнь служил, а по части финансово-экономических знаний… Да и не только в России. Труды мои заграницей изданы… М-м-да-с… Вот, может, и поэтому… держат меня в «депозите». Но не исключено и в «расход»… Между прочим, очень образное современное выражение. Эти «расходные ассигновки» господа большевики подписывают частенько, но в какую бюджетную статью они сие расточительство отнесут – ума не приложу!..
Галаган слушал со все возраставшим вниманием.
– Расход – понятие, в основе своей имеющее последующее извлечение прибыли, доходов. Иначе получается – мотовство, совершенно не оправданная кредитная операция… Если потеряли стоимость чьи-то мозги, почему нельзя извлечь энный минимум доходности из мускулов? Тот, бывший всероссийский рыжий, с башкой, пробитой палашом японского кронпринца, понимал это лучше: гнал на Сахалин, на Карийскую каторгу и выжимал из мышц материальные ценности… А современные властители – большевики – меняют дешевизну мускульной силы на удовлетворение политических страстей… Прямое расточительство! Какой смысл превращать их в мясо, которое и собака жрать не станет?! Я так и сказал этому Попову из Иркутской Чрезвычайки, а он…
– Классовая месть! – перебил Галаган.
– Эфемерное понятие, эмоции, блажь! В юности моей был период увлечения Марксом, нынешним полубогом большевиков… Но ведь и у этого небожителя ни слова о роли эмоции в экономике… Да, именно так я и сказал Попову и Чудновскому. Представьте, интеллигентные люди и очень, очень не глупы… Оказывается, изучали «Капитал» и прекрасно разбираются, но, разумеется, с других позиций, сугубо философских… Заместитель председателя Иркутской Чека Попов – он и Колчака допрашивал – мне ответил: «Принудительный труд – не наше кредо»… Чувствуете? Он сказал: «Труд должен быть радостью, наслаждением, а не рабством». Я отвечаю: «Социальная утопия». А он: «Почему утопия? Поймите, сказал, господин финансист, речь идет о новой России, которую в современные рамки и нынешние понятия о труде уложить совершенно невозможно. Вообразите: одно огромное плановое хозяйство, без всяких элементов частно-производственной анархии, без конкуренции, хозяйство, основанное на высочайших технических данных и на принципе: один для всех и все для одного». И заметьте, речь шла не об инстинктах, а об уме, о создании необходимости трудового процесса, как естественного и ответственного жизненного фактора… Понять это, безусловно, очень нелегко: слишком привыкли мы к другим нормам и иным отношениям…
Галагану уже начали надоедать рассуждения словоохотливого старика.
– Прекрасно, отлично… Но как же все-таки с вашей теорией извлечения прибылей из мускульной силы врага? Согласились оппоненты?
– Нет, не согласились… Чудновский этот, выражаясь нынешним диалектом, долбанул меня агрономией. И довольно убедительно. Знаете, что сказал? «Без прополки хорошего урожая не добьешься.» Очень убедительно. Вот только какой критерий в этой ботанике? Одуванчик, он ведь тоже сорняк. Василек еще… А глаз радует…
– Ну… и чем же кончилось?
– Да пока что, как изволите видеть, ничем… Правда, в беседах со здешним председателем мы, кажется, нашли точку соприкосновения.
Галаган оживился: может быть, этот старый болтун окажется полезным… Вскочив с топчана, Александр Степанович заботливо поправил сползшее на пол пальто старика, переставил дачный стул ближе к старикову ложу, сел рядом…
– Любопытно… Если не затруднит поделиться – буду признателен.
– Нет, не затруднит… Местный председатель – латыш. Довольно начитанный субъект и по-русски говорит сносно… Так вот, когда меня из Иркутска сюда перевезли, латыш, при первом знакомстве, мне прямо в лоб: «Россию любите?» Отвечаю: «Кажется, да. Во всяком случае, заграницей, в разных там Баденах, Ниццах и в Парижах, скучал… Только, говорю, России-то больше нет. Есть пашни, луга, перелески, болота, тайга и всякая подобная
Тут он, как кавалеристы говорят, делает вольт в сторону от темы, спрашивает: «Как вам, гражданин Белов, удалось избежать выплаты крупного куша в золоте американской фирме «Винчестер» за винтовки? Ведь было прямое распоряжение Колчака?» Ну пояснил я, рассказал. Штука эта и хитрая и не сложная. Желаете выслушать, господин член эР-Ка-Пе?
Галаган изобразил внимание.
– Да, да, конечно! Это же просто здорово – самого верховного надули?
– Глубже, батенька, глубже! Так вот, слушайте! У нас тогда запас долларовой валюты скопился Часть сам Александр Васильевич привез из Америки, еще до восхождения на престол сибирский, часть атаман Калмыков уделил – с сим проходимцем мы помирились после основательной склоки. Колчак ему генеральский чин пожаловал, и атаман не поскупился. Ну и генерал Хорват от правления Китайско-Восточной железки послал долларов изрядную толику.
Гойер, мой шеф, те дни закутил – я и воспользовался свободой действий: взял, да и шарахнул всю долларовую валюту в уплату за винчестеры! Так сказать, «по месту происхождения»… Юридически получилось: оплачено устойчивой валютой – комар носа не подточит, а практически – американское казначейство само оплатило наш заказ фирме: золотишко-то осталось в России… Господа американцы, хоть люди весьма деловые и практичные, сперва не поняли государственной масштабности данной операции – капиталисту ведь безразлично, кто ему платит: что наш Рябушинский, что французик Рено, что этот самый Винчестер американский – лишь бы чистоганом и в устойчивой валюте. Но потом разобрались и взвыли. Дипломатическую переписку затеяли с нами, да что поделаешь? Ни один самый распройдошистый юрист по международному праву за такое дело не возьмется…
– А если бы американцы все же потребовали оплаты золотом? – поинтересовался Галаган.
– Нельзя, батенька, нельзя! Ведь это значит – подвергнуть сомнению собственную кредитоспособность, точнее платежеспособность своей же валюты… Кто на такое пойдет? Какой президент? Мировой скандал!.. Нет. слопали эту пилюлю в бумажной, а не в золотой облатке…
Александра Степановича мало интересовали международные финансовые отношения, но надо было еще поощрить собеседника, вытянуть из него те сокровенные слова: «Сезам, откройся», которые помогли бы найти тропинку к сердцам и умам чекистов… И Галаган расхохотался, сколько мог естественно.
– Действительно: просто и гениально! Ну и что же – помогла вам эта операция в альянсе с чекистами?
Старик изумленно откинулся к стене.
– Что? Какой альянс? Ах, вот вы о чем! Не знаю. Об этих вещах я и тогда и сейчас не думаю, батенька… «Джентльмен платит свои долги» есть такая бесспорная истина, господин… как вас?
– Меня зовут: Ал… Аристарх Евдокимович.
Старик пожевал губами. Сказал безразлично:
– Гм! Возможно… Вполне возможно… Однако, извините… заговорился я с вами.