Рассказы народного следователя
Шрифт:
– Сейчас. Да, вот тут еще вам телеграмма из Абастумана.
« Положение Ннкодимовой безнадежное выехать не может смерти мужа не сообщили главврач Тихонов ».
– Ну что ж поделать? Отправляйся на почту, а мне давай всю корреспонденцию и газеты.
Тысяча девятьсот двадцать восьмой год…
Гибнет экспедиция Нобиле – ледокол «Красин» спасает «гордость Италии». Растет ДнепроГЭС. Строятся другие гиганты индустрии. Колхозная сеть – все крепче. Середняк примеривается и взвешивает «чо к чему», его все больше «тянет» к коллективу.
Но…
Ну, а теперь официальная почта. Начнем с этого пакета с семью замками, то бишь с пятью печатями.
В циркуляре говорилось, что в связи с резким поднятием уровня народного хозяйства, курсом на ликвидацию частновладельческого капитала, принудительным сокращением нэпманского торгового оборота и наступлением на кулака в сельской периферии, отмечается оживление классово враждебных элементов, повсеместно оказывающих упорное сопротивление. По краю зарегистрирован ряд террористических актов, направленных на совпартактив и маскируемых бытовыми обстоятельствами и обстановкой.
Прочитав, я пошел к Дьяконову.
– Здорово, Палыч! Получил циркуляр?
– Получил… А что. интересный?
– Таких еще не было…
– А нам, собственно говоря, не очень и нужно!.. Он у нас и в сердце и в партбилете давно отпечатан…
– Но все же! Я к тебе насчет дела Воеводина, ну, это убийство из ревности… Убитая-то – член сельсовета, делегатка… А муженек, сам знаешь – того! Как думаешь?
– Ничего он не «того»! Квалифицируй по сто тридцать седьмой. Допроси этого сукиного сына Козырева, которого Воеводин ранил… Он выздоравливает, к сожалению, кулацкий донжуан! Самая пошлая драма на почве ревности, и никакой тут политики нет! А что Воеводин пьет или, вернее, пил до убийства без просыпу – это уродство, конечно, но еще не… словом, понимаешь?.. Проснулись в человеке дикие инстинкты – и убил. Ну, убил и – получай по заслугам.
– Сто тридцать седьмую?
– Конечно. Для нас с тобой, после этого циркуляра, главная опасность – не впасть в крайность и не выискивать то, чего нет, насильно… Будут случаи и по циркуляру, но будет и бытовщина… А мы с тобой не страховое общество «Саламандра»… Это я тебе говорю как заместитель секретаря райкома. Петухов уехал в округ, и сейчас – я… Ну, что у тебя с делом Никодимова? Не прекратил еще?
– Да н-нет, знаешь… О трупе тебе Игорь сказал?
– Сказал. А дело все же подержи еще…
Через неделю из Корсаковской милиции пришла посылка с вещами. Несколько человек опознали в обрывках одежды, снятых с трупа, костюм Никодимова. Тот самый, в котором он был в момент самоубийства.
Касательно язвы, корсаковские написали, что в связи с разложением трупа ничего установить невозможно.
Я «приостановил дело производством» до прибытия свидетеля Никодимовой, находящейся на излечении.
Шли недели… Промелькнули июнь и июль. Дело Никодимова лежало в кучке «приостановленных». Впрочем, за это время в папку были подшиты две новых «бумажки»: извещение врача Абастуманского санатория о смерти больной Никодимовой и ответ начальника милиции далекого уральского городка:
«…На ваше отношение № … от… сообщается, что родители покойного Никодимова Аркадия Ильича были в 1919 году арестованы колчаковцами и погибли. Дом Никодимовых сгорел. Родственников нет. Поэтому оставшиеся после самоубийства личные вещи Никодимова А. И. должны перейти в собственность государства».
О
С золотыми и алыми красками осенней листвы пришел к нам сентябрь. Был он в этом году совсем по-летнему теплый, солнечный и тихий.
– Из Тупицына мужик приехал, – сказал как-то Игорь. – Рассказывает: косачей видимо-невидимо! Сейчас косачи, знаете, какие? Уже совсем взрослые. Треснешь из ружья – стукается об землю, как пудовая гиря! И, вообще, в такую погоду… Я даже не понимаю!..
И, по своему обыкновению, взволнованно шмыгнул носом.
Я вздохнул. Мне тоже страсть как хотелось стрельнуть по взматеревшему косачишке.
– Так, товарищ секретарь… Значит: незаконченных дел больше двух норм, а мы будем… развлекаться?.. А что скажет начальство?
– Начальство скажет вам спасибо, – заявил, появляясь в дверях, Дьяконов. – Собирайтесь в Тупицыно, деятели! Поедем вместе. Я тоже хочу поохотиться… Может быть, и перейду в вашу веру… Нате вам подарки.
Виктор Павлович положил на стол две коробки: одну с патронами к браунингу, другую – к смит-вессону, личному оружию моего секретаря.
– Ура!-заорал Игорь и вылетел из комнаты, на ходу крикнув: – Я за Гейшей! Где-то по селу шляется!
Виктор Павлович плотно прикрыл дверь и подсел ко мне.
– Ну, как у тебя дело Никодимова?
– Лежит…- пожал плечами я.
– Очень хорошо. Так вот, Гоша… Поедем брать убийцу Никодимова. Он залег в берлоге под Тупицыном…
– Позволь позволь… Ведь факт самоубийства – неоспорим! И труп… И одежда Никодимова… А-а-а! Ты раскопал пункт третий формулы о расследованиях самоубийств? Значит, было понуждение к самоубийству?
– Едем брать убийцу Никодимова. Зверь матерый и хорошо вооружен. Операцию нужно произвести тихо и незаметно. Нас будет четверо: ты, я, мой помощник Егоров и этот твой блажной охотник – секретарь… Словом, готовься. Выедем на трех ходках. Два мои, третий твой. Кучера не бери.
– Ничего не понимаю!
– И я, брат, пуд соли съел, пока разобрался… Ну, до утра. По холодку поедем, будто на охоту. Так и объяви по епархии… Да возьми в РУМе запасный револьвер. Патронов побольше. Да… пошли Желтовского в больницу. Пусть возьмет йода и бинт.
– Ух, какие страхи!
– Говорю: зверь не шуточный. Ну, будь здоров. До утра!
Тупицыно славится лесами. Тайги с сосняком и кедрачом там нет, но на десятки верст вокруг большого, богатого села, служившего в свое время партизанским штабом, раскинулся березняк. Не тощее березовое редколесье, а частокол огромных столетних берез и осин, перемежающийся веселыми полянами-еланями, уходящий вдаль… Не пахнет прелью, и воздух чудесный, без вечной в тайге примеси гнили и сырости, и солнца вволю на еланях… Медовый аромат трав, цокотанье кузнечиков, красивые бабочки и цветы, цветы – от края и до края еланки… Ходить в старых березовых лесах куда легче, чем в тайге. Нет провалов во мху, не загораживают охотничьи тропки колоды, валежины, не жжет лицо омерзительный таежный гнус, и можно не ожидать внезапной встречи с лохматым таежным хозяином, которого если и срежешь второй или третьей пулей, – крепок, черт, гроза сибирской тайги на рану, – то после, до седьмого пота, намаешься с вывозкой туши из глухой чащи… А если промахнешься – и, по-любительски, с ножом не свычен, – Михайла Иваныч легонько мазнет лапой по голове от затылка и завернет на лицо неудачнику всю шевелюру, вместе с кожей. Встречал я таких оскальпированных, когда колобродил в Нарымской тайге, разыскивая банды после гражданской…