Рассказы о новомучениках и подвижниках Российских
Шрифт:
Вскоре Герасим был рукоположен в иеродиакона, а в конце осени 1915 года – в иеромонаха. Имя выбрали славное, в честь Георгия Победоносца. В конце 1915 года назначен настоятелем Мещовского мужского монастыря. Георгию довольно часто приходилось по монастырским делам бывать в Калуге. Однажды на улице к нему подошла женщина и попросила причастить умирающего мужа. Отец Георгий согласился. Во время исповеди умирающий открыл страшную тайну: он скрыл от жены, что дом через два дня будет продан за долги. А семья его довольно большая была. Отец Георгий принял к сведению эти слова. Деньги были внесены вовремя, семья спасена.
В сорока верстах от Мещовска находилась деревня Мамоново. Сорок верст – расстояние значительное. Однако раб Божий Никифор, или Никифорушка,
Так началась эта удивительная духовная дружба, продолжавшаяся долгие годы. Никифорушка в период ссылки отца Георгия подолгу жил в Загорске у духовных детей старца, как если бы это был его родной брат. Никифорушка юродствовал. То вещи раскидает, то расхохочется, то еще что учудит. А отец Георгий его защищает, да еще и воскликнет: «Един от древних!» Порой отец Георгий и Никифорушка подолгу беседовали на «птичьем», пророческом языке. Отец Георгий научился понимать предсказания Никифорушки. Это были как вешки, благодаря которым жизненный путь проходил в некотором духовном спокойствии. Резкие перемены уже не могли напугать, а только вызывали желание еще раз помолиться обо всех, кто вокруг.
Рождественским постом 1918 года блаженный гостил в монастыре. Братия чувствовали, что уже началось нечто страшное – гонения. Но еще не очень верилось, что Бог попустил такому быть в отечестве. Ранним утром отец Георгий отдыхал после службы. А Никифорушка тем временем повытаскивал из ризницы лучшие ковры, которые расстилали только для архиерейской службы, а из лучших выбрал самые дорогие. Натаскал облачение, все праздничное, и разбросал его по коврам: мол, служба идет. На себя тоже надел что-то праздничное и стал важно разгуливать по комнатам настоятеля. Господь ли разбудил отца Георгия для сообщения важной вести или поднятый Никифорушкой шум, неизвестно. Настоятель обнаружил своего разряженного друга, разгуливающего по коврам и облачениям. Спросил, увидев такую «работу»:
– Никифорушка, что это ты наделал?
Однако блаженный в ответ только рассмеялся.
«Жди грозы», – сказало сердце отцу Георгию. Ну какая гроза в декабре-то? Самая настоящая.
9 декабря большевики пришли с обыском и арестом. Отцу Георгию было предъявлено обвинение в антисоветском заговоре и хранении оружия. Да, оружие у монахов есть, скрывать его причин нет: крест. Богослужебное оружие, другого не было. Зиму отец Георгий провел в Мещовской тюрьме.
Там же навсегда понял, что тюрьма – место, где людям более всего нужна теплота и жалость. Он не то чтобы полюбил тюрьму – тюрьму любить невозможно, но понял, как чуток человек, в тюрьме находящийся, ко всякому доброму слову и помощи. Это как белого хлеба поесть дали.
Великим постом, в марте, отца Георгия перевели в Калужскую губернскую тюрьму. А Петровым постом, 30 мая, – снова в Мещовск, для суда. 4 июня состоялся суд, был вынесен приговор к расстрелу.
Во время суда отцу Георгию показалось, что в зале сидит Никифорушка. Присмотревшись, понял, что это местный блаженный – Андрей. Однако сердце приободрилось: привет от Никифорушки; молится, значит. Блаженный Андрей сидел у окна, слушал отстраненно и курил в окно. Дым шел именно в окно, а в зал не шел.
«Яко исчезает дым, да исчезнут… Приговор отменят», – подумалось осужденному.
Верующие люди Мещовска, любившие настоятеля, составили прошение в Москву с просьбой о пересмотре дела и отмене приговора. Письмо было получено адресатом. Но приговор не отменили. Отца Георгия поместили в камеру смертников. Каждую ночь уводили на расстрел несколько человек. Вскоре осталось всего семеро. Среди приговоренных был дьячок, молодой и безутешный. Отец Георгий подбадривал его:
– Что ты скорбишь, выйдем еще с тобой из тюрьмы, вместе будем кашу варить, и как жить-то будем хорошо!
Ах,
Адвокат отца Георгия тоже приуныл, совсем опустил руки.
– Отец Георгий, ничего, ну ничего я не могу для вас сделать.
– Деточка, Бог милостив, сделаешь еще.
Время шло, ожидание стало отчаянно тоскливым. Наконец тюремный сторож шепотом сказал:
– Батюшка, я уже получил на всех вас список. Готовьтесь. Сегодня ночью уведут.
Казалось, сердце тут же и разорвется. Но нет, не разорвалось. Было так тяжело, что отец Георгий, надев епитрахиль, вышел из камеры в коридор – помолиться, приготовиться. И тихо зарыдал. Слезы были так обильны, что промочили шелковую ткань епитрахили насквозь, и она полиняла, пошла разноцветными разводами. Вдруг возле отца Георгия возник человек, который показался смутно знакомым. Он участливо посмотрел на рыдающего и сказал: «Батюшка, не бойтесь, вас не расстреляют!» Отец Георгий спросил, кто же это перед ним. «Я тот самый купец, которого вы напутствовали в Калуге перед смертью». Сказав это, человек исчез. А в стене появилась брешь, сквозь которую открылась опушка леса. Над опушкой на воздухе стояла покойная мать отца Георгия. Она кивнула сыну и ласково сказала: «Сынок, вас не расстреляют. А мы с тобой увидимся через десять лет». И тогда в сердце настала Пасха. Вернувшись в камеру, сказал в радости: «Дорогие мои, благодарите Бога, нас не расстреляют, верьте слову священника». И чудо, что все осужденные поверили! Смертная тоска сменилась радостью. Все знали, что будут жить.
В назначенное время пришли конвойные и велели собирать вещи. Арестованных погрузили в вагон. На станции Тихонова пустынь вагон с расстрельными должны были прицепить к поезду на Калугу. Распоряжение было – произвести расстрел вне Мещовска, в лесу, чтобы не беспокоить местное население. Однако поезд на Калугу опоздал, а поезд на Москву пришел вовремя. Не имея распоряжений об арестованных, конвойные прицепили вагон к поезду на Москву, в надежде, что в Москве уж точно с арестованными разберутся правильно. В Москве отца Георгия и его спутников, из которых шестеро потом стали его духовными детьми, поместили в Таганскую тюрьму.
В тот период тюрьмы были переполнены. Уголовников держали порой вместе с политическими, чтобы вина о внезапной гибели последних не легла на власть. Уголовников же науськивали на политических, особенно на священников, чтобы возникали ссоры. Отец Георгий эту политику сразу понял – и понял, как ей противостоять. Бог научил его устраивать «подкупы любви», да так, что равных ему в таком деле не было. Например, ходит уголовник перед ним и ругает его на чем свет стоит, матом.
– Как зовут тебя? – спрашивает отец Георгий.
– А тебе зачем, такой-сякой?
– А у меня табачок есть. Мне он без надобности, а тебе дам, если матом ругаться не будешь.
Табака для заключенных у большевиков было немного. А что такое табак в тюрьме – не объяснить. Как деньги на воле.
– Ну, где твой табак…
Идет другой. Чешется, весь в ранках. Видно – вшей кормит, совсем заели. И тоже матом.
Отец Георгий на мат – ласковое слово:
– Иди сюда, ранки вазелиновым маслом смажу. И вот табачок у меня…
Приговор действительно рассеялся как дым. Расстрел заменили пятью годами заключения. Отбывал их отец Георгий в Бутырской и Таганской тюрьмах. Вот что вспоминает духовный сын: «Небольшая чистая камера в Таганской тюрьме. Посреди нее стоит иеромонах, исполняющий должность санитара. Вереница больных проходит через комнату. Большинство страдает экземой, язвами на ногах… Отец Георгий, как милосердный самарянин, обмывает гнойные раны. Каждого старается утешить бодрым словом, шуткой-прибауткой. „Не тужи, золотце мое, все будем свободны“, „веруй всегда в милость Божию“, – часто говорил он заключенным». Один горемыка хотел покончить с собой и совсем было собрался. А отец Георгий поговорил с ним, и тот намерение отложил. А через два дня пришел приказ о его освобождении!