Рассказы о русском музее
Шрифт:
Говоря об Отделе графики, невозможно обойти четыре представленные в музее работы народного художника РСФСР Бориса Пророкова.
Протестующая страстность художника потрясает каждого. Здесь — работы из графической серии «Это не должно повториться», выполненные акварелью и тушью. Эта антивоенная серия Пророкова удостоена недавно Ленинской премии. К листам художника возвращаешься снова и снова,
На бумаге, на холсте, в книге, на экране можно рассказать о трагических событиях так, что у вас родится тягостное ощущение безысходности и тоски. Но в том-то и состоит подлинное искусство, чтобы, поднимая самую горестную тему, вселить в человека ощущение не только печали, но и радости, потому что искусство всегда прекрасно. Народный эпос, страницы Льва Толстого, трагедия Шекспира, музыка Чайковского рождают не только светлую грусть, вызванную трагической судьбой героя, но и радость от соприкосновения с прекрасным.
Ужас войны не подавляет в работах Бориса Пророкова. Перед искаженными или окаменевшими лицами его героев испытываешь чувство очищения. Серию Пророкова можно было бы, следом за пьесой Всеволода Вишневского, назвать «Оптимистической трагедией».
Советское искусство в залах Русского музея живет в движении, в переменах. Музей — не кунсткамера. Он обязан расти и совершенствоваться. Он должен всегда оставаться своеобразной и полной энциклопедией не только старого, но и современного искусства. Тогда зрители, приходя в музей, получат исчерпывающее представление о том, какими памятниками прошлого мы гордимся, какие победы одерживает сегодня искусство современности.
Тем, кто придет
Русский музей сравнительно молод — ему шесть с половиной десятков лет. Он — ровесник двадцатого века. И многие великие русские художники ушли задолго до того, как мартовским днем 1898 года старый Михайловский дворец стал сокровищницей национального искусства.
Зрелость музея будет долгой. Потому что он существует не только для нас, современников. Он предназначен и для тех, кто придет, новым поколениям, новым людям. Сокровища русского искусства адресуются и к ним.
Нелегко было собрать трехсоттысячную коллекцию музея.
В начале века коллекции не столько пополнялись, сколько разбирались, сортировались, систематизировались. Новые приобретения происходили случайно. Произведения русского искусства стали в предреволюционные годы предметом азартного коллекционирования частными лицами, а переход картин и скульптур из рук в руки сопровождался нередко аферами и жульничеством. По разным причинам прекращали свое существование частные картинные галереи. Произведения искусства делили порой судьбы людей — старели, погибали, перебирались на новые места. В такой атмосфере драгоценные произведения редко попадали в Русский музей.
Однажды его сотрудники отправились в Муром — старинный русский город Владимирской губернии. Побывали они в Благовещенском монастыре, где в куче мусора обнаружили древние серебряные вещи, имевшие художественную ценность. Архимандрит легко уступил найденные предметы. Однако на вокзале к сотрудникам
В Петрограде многие знали большую коллекцию Рейтерна, состоявшую из рисунков и гравюр русских Мастеров. Среди них находились работы Тараса Григорьевича Шевченко, издавна считавшиеся большой редкостью. Вокруг коллекции Рейтерна крутились дельцы всех мастей. А московские антиквары надумали купить ее в складчину, чтобы потом, разрознив, нагреть на ней руки.
Все это происходило летом и осенью 1917 года.
Алимой 1917/18 года представители музея пришли в Зимний дворец к первому советскому наркому просвещения Анатолию Васильевичу Луначарскому и рассказали ему о Рейтерне. Старый коллекционер жил одиноко в своей нетоплен ной квартире, какие-то неизвестные люди врывались к нему по ночам, требуя выдачи сокровищ, собрание графики было под угрозой.
Луначарский распорядился приобрести все собранные материалы для Русского музея, а самому Рейтерну предложить должность ученого хранителя коллекции.
Так состоялось первое крупное музейное приобретение советского времени. Были спасены драгоценные рисунки и гравюры Тараса Шевченко.
Началась вторая молодость музея. Он искал пути для встречи искусства со зрителем. Иной раз выбранный путь оказывался неудачным; одну из первых послереволюционных экспозиций насмешливо прозвали «бумажной»: среди картин красовались огромные плакаты и диаграммы… Исправить ошибки музею помогли тогда Надежда Константиновна Крупская и Анатолий Васильевич Луначарский.
Коллекции стали пополняться основательно. Начала работать Государственная комиссия, покупавшая произведения искусства для музейных собраний. Порой, однако, картины и статуи попадали сюда удивительным образом. Однажды позвонили с вагоностроительного завода имени Егорова: приезжайте, у нас обнаружился какой-то бронзовый бюст. Может, ценная вещь?! Сотрудник музея увидел на заводском дворе замечательный бюст Суворова работы скульптора Демут-Малиновского. Бюст отлит в первой половине прошлого века. Теперь он входит в экспозицию музея. В другой раз на водопроводной станции нашлась бронзовая статуя работы Антокольского!
Драгоценные полотна, не раз вызывавшие горячие схватки петроградских и московских коллекционеров, обосновались в государственном музее. Значительно расширилось собрание произведений восемнадцатого века. А после 1927 года, когда состоялась посвященная десятилетию Октября выставка АХРРа (Ассоциации художников революционной России), началось коллекционирование произведений советских мастеров.
Всю эту огромную работу приостановила война.
Музы оказались под огнем пушек.
Мы помним и никогда не забудем историю спасения советскими войсками сокровищ Дрезденской картинной галереи. Вряд ли будет преувеличением назвать это подвигом. И все-таки поиски, спасение, реставрация картин Дрезденской галереи происходили уже в мирное время, после окончания войны, и совершались людьми, окрыленными недавней победой, имевшими в своем распоряжении большие, многообразные средства и возможности. Спасение сокровищ Русского музея совершалось горсткой людей, падавших от изнеможения и голода, девятьсот дней смотревших в лицо смерти. Эти люди могли защитить Федотова и Репина, Шубина и Венецианова лишь мужеством и волей. Самоотверженность советского человека оказалась сильнее фашистских снарядов и бомб.