Рассказы о верном друге
Шрифт:
Нила лишь неопределенно пожала плечами.
— Как доехали, орлы? — выспрашивал тем временем новоселов Задависвечка, лоснящееся, добродушное лицо которого сразу расположило к нему окружающих.
— Ехали хорошо, без остановок. Только мостик один продавили, пришлось заночевать в поле.
— В поле? У костерка? Это добре. Стало быть, уже начали привыкать… Добре, добре!
Последние «добре» относились уже непосредственно к самим приезжим и выражали оценку директора. Хорошие хлопцы приехали, крепкие, какие надо!
После
Палатки были большие. Целое общежитие, а не палатка.
— Ну, давайте знакомиться, ребята. Вместе будем жить. Лизурчик Григорий.
— Александр Векшегонов.
— Проничев Степан.
— Чуркин Коля…
— Курим?
— Сенкью, как говорят англичане. Благодарствую. Еще не приучен. Предпочитаю кашу. Да у нас тут и запрещено, в палатках-то…
— У него тут повариха есть, Надейкой зовут… Надя, значит… Он к ней наладился, за кашей…
— Ха-ха-ха!…
Весело. А отчего весело, пожалуй, и не сказать. Молодость. У каждого, конечно, думы в голове, а хмельная, нерастраченная бодрость играет, вера в свои силы и в жизнь рвется наружу.
Стемнело. Яркие-яркие и такие близкие звезды высыпали на темном небе. Повеяло прохладой. В поселке зажглись электрические огни. Передвижная электростанция уже давала ток.
Донеслись звуки гармоники. Они приближались. И вдруг звонкий девичий голос задорно пропел за пологом палатки:
На Урале я была,Золото копала.Если б не было любви…Последние слова потонули во взрыве смеха.
— Это Надейка, честное пионерское! — встрепенулся Лизурчик. — Она! — И он сделал было попытку улизнуть из палатки, но несколько рук удержало его.
— Сиди. Никуда не денется твоя Надейка!
— Да он опять каши захотел! Пустите его, братцы! Помрет человек, что будем делать?
— К ночи много есть вредно…
Постепенно шум и смех затихали, лагерь погружался в сон.
Ночь пролетела, как будто ее и не было вовсе. Только приложился ухом к подушке и… утро. Подъем.
У Векшегонова пробуждение вышло несколько необычным. Он еще спал, когда что-то влажное, горячее прикоснулось к лицу. Открыл глаза и у самого своего носа обнаружил рыжую собачью морду. Пес лизнул еще и, увидев, что спящий проснулся, обрадованно завилял хвостом, заюлил.
— Фитя!!! Ты?!
Его возглас пробудил остальных.
— Ты откуда взялся, Фитька? — тормошил Александр рыжего пса, а тот, кажется, готов был вылезть из шкуры: так был рад встрече.
— Что — твоя собака? — спрашивали товарищи.
— Моя… Да откуда взялась,
— Стало быть, прибегла…
— Какой породы?
— Ищейка… Блох ищет!
— А ты не смейся. Хозяина нашла, самолично, без посторонней помощи. За триста километров прибежала.
— Факт! Точно по спидометру: триста сорок четыре…
— Он давно у нас живет, — стал объяснять Александр, продолжая ласкать Фитю. — Привык ко мне. Я, когда уезжал, велел его запереть. А он, видно, вырвался…
— Как он дорогу нашел? Триста километров!
— Собака, она, брат, знаешь… не то, что ты… Ты только и уразумел: от кухни да сюда…
— Нет, верно, ребята, как она нашла?
— Тебя бы заставить — конечно, не нашел бы…
— Куда его теперь? — озабоченно спросил Александр.
— Пускай с нами живет, — предложил Лизурчик. — Что — жалко? Побудку будет делать. Берем на довольствие? Олл райт?
— Кашу караулить.
— Точно!
— Надо ему постель сделать, чтобы он свое место знал, — вставил практичный Николай Чуркин.
— Он у меня под койкой будет спать, — сказал Александр.
— Ну, вот и порядок!
3
Трых-трых-трых-трых-трых-трых… — монотонно рокочет трактор, постреливая сизым дымком, ровно и сильно сотрясаясь своим железным корпусом, отчего кажется, что трясется вся земля.
Фитя сидит рядом с хозяином, за рычагами управления, свесив концы лап и задремывая порой. Он уже привык и к тряске, и к выхлопам газа. Клонит ко сну.
Сперва Фитя ходил за трактором. Да скоро надоело.
Гоны в степи длинные. И пока трактор доползет до конца и вернется назад, пройдет целая вечность.
Вместе с собакой по борозде ходили важные толстоклювые грачи. Поглядывая на Фитю, они клевали жирных дождевых червей. Ловко ловили и, подбросив на воздух, глотали мышей-полевок. Фитю они не трогали, занятые делом. И Фитя тоже не трогал их, только косился.
Грачи прилетали и улетали, а Фитя оставался. За трактором стлался шлейф из пыли, и к вечеру Фитя из рыжего становился серым, чихал и кашлял: нос и глотка были забиты пылью.
Скоро ему это наскучило. Трактор все равно вернется к тому же месту, только проложит лишнюю борозду. Фитя ложился и ждал. Поднимался лишь когда машина проходила совсем рядом, едва не задев лемехами плугов.
— Когда-нибудь задавим тебя, рыжий, — сказал как-то Лизурчик. Гриша Лизурчик был прицепщиком у Векшегонова. — Задавим и землей завалим, чтобы вороны не растащили. Вечная тебе память! Пес-то был какой: рыжий, красный, никому не опасный…
Неизвестно, понял ли эти слова Фитя или природная сообразительность подсказала ему, что и вправду может выйти что-нибудь неприятное, но с этого времени он стал отходить в сторонку. Кому хочется, чтобы его давили!