Рассказы о верном друге
Шрифт:
Точно в таком же положении находился и я: у меня дома тоже была овчарка и тоже мужского пола.
— А где он? — хватился Александр Павлович.
За разговором мы не заметили, как Мишка отстал.
— Да вон он…
— Что он там застрял?
— Видали — расселся?!
Мишка и в самом деле эдак основательно, как отдыхающий курортник, в полном одиночестве сидел недалеко от того места, где недавно были мы с Мазориным.
— Должно быть, не налюбовался морем! — пошутил я.
— Мишка! Мишка!
Мишка оглянулся, виновато-просительно (как бы говоря: «Не могу я…») подергал хвостом и продолжал сидеть, как пень.
— Пошли,
Мы поднялись по ступеням и с балюстрады, окаймлявшей с этой стороны приморский парк, выходивший к пляжу, снова оглянулись на Мишку.
— Сидит! Что он там — присох?
— Слушайте, это неспроста! — вдруг сказал Александр Павлович. Он стал серьезен, брови хмурились. — Пошли назад…
Мы вернулись к спуску с лестницы.
— Все сидит… — пробормотал Александр Павлович, не отрывая взгляда от собаки. — Что бы это значило?
Внезапно выражение лица, его изменилось.
— Мина!!! Понял!!! Ах ты, мой дорогой!… Он же бывший минер, эмэрэс! И как я сразу не сообразил!?
Мина? Мы оцепенели при этом слове, коротком и страшном по своему значению, как выстрел в упор.
Да полно, не ошибается ли Александр Павлович? Откуда здесь быть мине? Война окончилась уже сколько лет назад… Но тут же зловещий смысл сделанного открытия вдруг встал перед каждым из нас.
Войны формально нет давно, это верно; но сколько еще после ее окончания пришлось потрудиться минерам, отыскивая распиханные там и сям вражеские взрывающиеся ловушки? Ведь Крым был оккупирован немцами. Отступая, они везде, где успевали, расставляли их. Только стремительное наступление наших войск спасло от разрушения и гибели великолепные дворцы-здравницы Южного побережья, его бесценные сокровища зодчества и ваяния. Потом наши саперы прощупали каждый метр советской земли, они очищали от мин и побережье, и парки, и пляжи… но вероятность какого-то пропуска, пусть самого ничтожного, остается…
— Мишка! Дорогой! Неужели ты…
Мишка ответил нам легким повизгиванием, не сходя, однако, с места, точно прикованный к нему. Мы были уже около собаки.
— Что будем делать? — спросил Александр Павлович.
— Надо поставить в известность администрацию парка и пляжа, — сказал я.
— Вы оставайтесь здесь, — предложил Александр Павлович, — и ни шагу в сторону! А я побегу, сообщу… Да смотрите, чтобы никто сюда ни ногой!
Предупреждение было совсем не напрасно. На балюстраде уже появились любопытные, вероятно заинтересовавшись, что это мы колдуем около собаки. Кое-кто направился к нам. И погода быстро разъяснивалась — вот-вот нахлынут купальщики.
— Подождите, Александр Павлович, — потирая лоб, проговорил Жарков. — Я, думаю, еще не дисквалифицировался, учить меня этому делу не требуется. Сколько я их добыл за четыре года… — И он стал засучивать рукава рубашки.
Александр Павлович не возражал.
— Помню, помню, — только проговорил он.
— Отойдите на всякий случай, — предупредил Жарков.
Мы закрыли ворота пляжа. Я получил задание караулить там; Мазорин, презирая опасность, остался около бывшего старшины. Рисковать, так всем! Кроме того, могла понадобиться его помощь.
Жарков распластался на песке, как рыба, и перочинным ножом стал осторожно подкапывать около ног Мишки, Секунды текли как годы. Казалось, это ожидание не кончится никогда…
— Есть? — спросил Мазорин.
— Есть, товарищ гвардии подполковник.
Они
Протекло еще несколько бесконечно тягостных минут ожидания — и вот на песок легла круглая, как коробка из-под киноленты, обросшая ржавчиной, мина. Жарков разрядил ее, и она уже не представляла больше опасности.
Мишка вскочил и, кажется, был готов выполнять все, что ему прикажут. И для него вернулась его прежняя жизнь.
— Одна? А может, есть еще?
— Надо проверить…
— Мишка! Мины! Ищи!
И Мишка, ведя за собой старшину, проделал на пляже поиск по всем правилам минорозыскного искусства. Было поразительно наблюдать, как преобразился сеттер. От унылости, вялости, какой-то пришибленности не осталось и следа!
Больше не нашли. Мина была одна. Очевидно, какой-нибудь фриц, убегая, ткнул ее в песок. Потом ее замыло волнами, вот она и лежала столько лет. Взрыватель был поставлен так, что не срабатывал от тяжести одного человека. А может быть, она не взорвалась до сих пор потому, что была глубоко. Минувший шторм почти обнажил ее, но не настолько, чтобы ее могли заметить сразу. И стало быть… Кто-то — и, наверное, не один — был обязан Мишке жизнью.
— Я ведь тоже собирался здесь искупаться, — признался Жарков, когда все было кончено.
Он каким-то новым взглядом окинул Мишку, который, заглядывая нам в глаза, жался у наших ног, притянул его к себе и громко чмокнул в голову.
— Беру, — заявил он.
— Кого? Мишку? — словно усомнившись, не ослышался ли, спросил Мазорин с радостно сверкнувшими глазами.
— Кого же еще!
И, поверьте, этот момент был не менее волнующим, чем благополучное разоружение мины!
Не знаю, что думали в этот момент другие, но, вероятно, то же, что и я.
Все-таки удивительное существо собака! Бездомный, брошенный, Мишка продолжал служить людям…
За верную службу он и обрел снова и дом и хозяина!
ДОЧЬ МИРТЫ
1
Дизель-электроход «Россия» возвращался в Одессу из очередного рейса.
Ослепительно-белый от верхушек мачт до ватерлинии, щедро заливаемый лучами полуденного солнца, красавец-корабль (флагман советского торгового флота на Черном море) плыл по бирюзовой глади, отражаясь в ее зеркальной поверхности, легко и свободно рассекая острой грудью воду.
Море нежилось под горячим южным солнцем. Еще вчера оно было неспокойно. Громадные волны, как движущиеся горы, накатывали одна на другую, качали корабль, разбиваясь в пену о его высокие борта, захлестывали брызгами стекла иллюминаторов. Он то взбирался на высокий водяной холм, переливавшийся под ним, то вдруг словно проваливался между двух зыбких свинцово-серых стен, где среди водяной пыли вспыхивала и гасла радуга. Чайки кружились и кричали, и резкие голоса их смешивались с шумом разбушевавшейся стихии. А сегодня с утра все стихло, и будто и не было вчерашнего волнения — море заштилело, лениво плескалось за кормой.