Рассказы, очерки. Фельетоны (1929–1931)
Шрифт:
И вот картина появилась на экране.
Настоящая деревня была показана так:
1. Кулак — афишная тумба с антисоветскими буркалами.
2. Жена — чемпионка толщины с антисоветскими подмышками.
3. Друзья — члены клуба толстяков.
4. Домашний скот — сплошная контра.
И — венец стандарта: деревенская беднота, изображенная в виде грязных идиотов.
Сюжет — на честное слово. Ничего не показано. Всему приходится верить на слово. Дело идет о возникновении колхоза, но как он возникает — не показано. Говорится о классовой борьбе в деревне, но не показано из-за чего она происходит.
Утверждается,
Кончается картина парадом сотни тракторов, не производящих никакой работы.
Как же случилось, что замечательный режиссер, сделавший картину «Броненосец Потемкин», допустил в своей новой работе такой штамп? Конечно, Эйзенштейн знал, что не все кулаки толстые, что их классовая принадлежность определяется отнюдь не внешностью. Знал он и то, что собрание ультрабородатых людей в одном месте не обязательно должно быть собранием бедноты.
Несомненно, все это сделано намеренно. Картина нарочито гротескна. Штампы чудовищно преувеличены. Этим Эйзенштейн хотел, вероятно, добиться особенной остроты и резкости и обнажить силы, борющиеся в деревне.
Но штамп оказался сильнее режиссеров, ассистентов, декораторов, администраторов, экспертов, уполномоченных и хранителей большой чугунной печати Совкино. Фокус не удался. Картина, на которой остались, конечно, следы когтей мастера, оказалась плохой.
Оправдались самые худшие опасения помянутого выше одного из руководителей Совкино. Картина провалилась.
Что-то теперь будет с одним из руководителей Совкино?
1929
БЛЕДНОЕ ДИТЯ ВЕКА [20]
Поэт Андрей Бездетный, по паспорту значившийся гражданином Иваном Николаевичем Ошейниковым, самым счастливым месяцем в году считал ноябрь.
Происходило так не потому, что Андрей Бездетный родился именно в этом месяце и верил в свою счастливую звезду. А также не потому, что эта пора, богатая туманами и дождями, подносила ему на своих мокрых ладонях дары вдохновенья.
20
Бледное дитя века. — Впервые опубликован в журнале «Чудак», 1929, № 43. Подпись: Ф. Толстоевский.
Печатается по тексту Собрания сочинений в четырех томах, том III, «Советский писатель», М. 1939.
Андрей Бездетный просто был нехорошим человеком и уважал даже не весь ноябрь, а только седьмое его число. К этому дню он готовился с лета.
— Богатое число, — говаривал Бездетный.
В этот день даже «Эмиссионно-балансовая газета», обычно испещренная цифрами и финансовыми прогнозами, — даже она печатала стихи.
Спрос на стихи и другие литературные злаки ко дню Октябрьской годовщины бывал настолько велик, что покупался любой товар, лишь бы подходил к торжественной теме. И нехороший человек Андрей Бездетный пользовался вовсю. В этот день на литбирже играли на повышение:
«Отмечается усиленный спрос
Но Бездетный лирикой не торговал.
Итак, с июля месяца он мастерил эпос, романтику и другие литературные завитушки.
И в один октябрьский день Андрей вышел на улицу, сгибаясь, как почтальон, под тяжестью ста шестидесяти юбилейных опусов. Накануне он подбил итоги. Выяснилось, что редакций десять все-таки останутся без товара.
Нагруженное октябрьскими поэмами, кантатами, одами, поздравительными эпиграммами, стихотворными пожеланиями, хоралами, псалмами и тропарями, бледное дитя века вошло в редакцию, первую по составленному им списку, редакцию детского журнала под названием «Отроческие ведомости». Не теряя времени, поэт проник в кабинет редакторши и, смахнув со стола выкройки распашонок и слюнявок, громким голосом прочел:
Ты хотя и не мужчина, А совсем еще дитя, Но узнаешь годовщину, Все по пальцам перечтя. Пальцев пять да пальцев пять Ты сумеешь сосчитать, К ним прибавить только три — Годовщину ты сочти.— Ничего себе приемчик? — похвалялся Андрей. — Заметьте, кроме общей торжественности, здесь еще арифметика в стишках.
Редакторше стишок понравился. Понравился он также заведующей отделом «Хороводов и разговоров у костра». И уже с громом открывалась касса, когда редакторша застенчиво сказала:
— Мне кажется, товарищ Бездетный, что тут какая-то ошибка. Пять да пять действительно десять. И если к десяти прибавить, как вы сами пишете, «только три», то получится тринадцать. А ведь теперь не тринадцатая годовщина Октября, а только двенадцатая.
Андрей Бездетный зашатался. Ему показалось, что его коленчатые чашечки наполнились горячей водой. Ведь все сто шестьдесят юбилейных тропарей были построены на цифре тринадцать.
— Как двенадцатая? — сказал он хрипло. — В прошлом году была двенадцатая!
— В прошлом году была одиннадцатая годовщина, — наставительно сказала заведующая отделом «Хороводов». — Вы же сами в прошлом году печатали у нас такой стих:
Пальцев три и пальцев семь — Десять пальцев будет всем, К ним прибавь всего один — Все узнаешь ты, мой сын.— Да, — сказал Бездетный, ужаленный фактом в самое сердце.
И касса с грохотом закрылась перед его затуманившимися очами.
Всю ночь Андрей, бледное дитя века, просидел за своим рабочим столом. Сто шестьдесят опусов лежали перед ним.
— Как же, — бормотал Андрей, — как же так случилось? Что же теперь будет?
Положение было действительно ужасное.
Девяносто пять произведений трактовали о буржуях, для которых тринадцатая годовщина является поистине чертовой дюжиной. В остальных шестидесяти пяти хоралах Андрей Бездетный высмеивал вредителей и эмигрантов, упирая на то, что цифра тринадцать, как число несчастливое, несет им гибель.