Рассказы охотника
Шрифт:
С тех пор сороку кормить из рук уже больше не приходилось. В один раз ее Петрович выучил с едой управляться. А уж как он ей это объяснил, я сам не знаю.
Дружба
Помню, один год рано холода настали. Уже в октябре выпал снег, завернули морозы, метели. Очень обидно! По календарю еще осень должна быть, а на дворе уже зима, да еще какая — носа никуда не высунешь!
Вот как-то сидим мы с братом
Потом каждое утро повадился грач к нам на двор летать. Мы уже бывало нарочно хлебца ему покрошим. Только мало ему доставалось: всё вороны поедят. Это уж такие нахальные птицы! А грач тихий какой-то попался. В сторонке держится, все один да один, как бобыль. Да и то верно: своя братия улетела на юг, а он один и остался; вороны — ему компания плохая. Видим мы — обижают серые разбойницы нашего грача-бобыля, и как ему помочь, как его покормить одного, чтобы вороны не мешали, не знаем.
День ото дня грач становился все грустнее. Бывало — прилетит и сядет на забор, а спуститься к воронам боится — совсем ослаб.
Один раз посмотрели мы утром в окно, а грач под забором лежит. Побежали мы, принесли его в дом; он уже еле дышит. Посадили мы его в ящик к печке, попонкой закрыли и дали всякой еды.
Недели две он так у нас просидел — отогрелся, отъелся немножко. Думаем: как же с ним дальше быть? Не держать же его в ящике всю заму! Решили опять на волю выпустить — может, он теперь покрепче будет, перезимует как-нибудь.
Выпустили, а он со двора и не летит: видно, смекнул, что мы ему добро сделали; значит, нечего людей и бояться. С тех пор целые дни так вместе с курами во дворе и толчется.
В это время жила у нас ручная сорока — Сиротка. Мы ее еще птенцом взяли и выкормили. Сиротка свободно летала по двору, по саду, а ночевать возвращалась на балкон. Вот видим мы — подружился наш грач-бобыль с Сироткой: куда она летит, туда и он за ней. А один раз смотрим — Сиротка на балкон прилетела, и грач тоже вместе с ней заявился. Важно так по столу разгуливает. А сорока, будто хозяйка, скачет вокруг него, суетится.
Мы потихоньку высунули из двери чашку с моченым хлебом. Сорока прямо к чашке — и грач за ней. Позавтракали оба и улетели… Так каждый день и начали на балкон вдвоем прилетать кормиться.
Прошла зима, вернулись с юга грачи, загалдели в старой березовой роще. По вечерам усядутся парочками возле гнезд, сидят и переговариваются, будто дела свои обсуждают. Только грач-бобыль не нашел себе пары, попрежнему всюду летал за сорокой. А под вечер сядут бывало возле дома на березку и сидят рядышком, близко так — бок о бок.
Посмотришь на них — и невольно подумаешь: значит, и у птиц тоже дружба бывает.
Воришка
Когда
Она очень скоро стала совсем ручная, бегала по всем комнатам, лазила на шкафы, этажерки, да так ловко — никогда ничего не уронит, не разобьет.
В кабинете у отца над диваном были прибиты огромные оленьи рога. Белка любила лазить по ним: заберется бывало на рог и сидит на нем, как на сучке дерева.
Нас, ребят, она очень хорошо знала. Только войдешь в комнату — белка прыг откуда-нибудь со шкафа прямо на плечо. Это значит — она просит сахару или конфетку, большая была сластена.
Конфеты и сахар у нас в столовой в буфете лежали. Их никогда не запирали, потому что мы, дети, без спросу ничего не брали.
Но вот как-то зовет мать нас всех в столовую и показывает пустую вазочку:
— Кто же это из вас конфеты отсюда взял?
Мы глядим друг на друга и молчим — не знаем, кто из нас это сделал. Мать покачала головой и ничего не сказала. А на следующий день сахар из буфета пропал; и опять никто не сознался, что взял.
Тут уж и отец рассердился, сказал, что теперь все будет запирать, а нам всю неделю сладкого не даст.
И белка заодно с нами без сладкого осталась. Вспрыгнет на плечо, мордочкой о щеку трется, за ухо зубами дергает — просит сахару. А где его взять? У самих нет.
Один раз после обеда сидел я тихонько на диване в столовой и читал. Вдруг вижу: белка вскочила на стол, схватила в зубы корочку хлеба — и на пол, а оттуда на шкаф. Через минуту смотрю — опять на стол забралась, схватила вторую корочку и опять на шкаф.
«Постой, — думаю, — куда это она хлеб все носит?» Приставил я стул и заглянул на шкаф. Вижу — старая мамина шляпа лежит. Приподнял я ее — вот так раз! Чего-чего только под нею нет! И сахар, и конфеты, и хлеб, и — разные косточки.
Я — прямо к отцу, привел его и показываю:
— Вот кто у нас воришка.
А отец рассмеялся и говорит:
— Как же это я раньше не догадался! Ведь это наша белка на зиму себе запасы делает. Теперь осень, на воле все белки корм запасают, ну и наша не отстает.
После этого случая перестали от нас запирать сладкое, только к буфету крючок приделали, чтобы белка туда залезть не могла.
Но белка на этом не успокоилась, все продолжала запасы на зиму готовить. Найдет корочку хлеба, орех или косточку — сейчас стащит, убежит и запрячет куда-нибудь.
А то ходили мы как-то в лес за грибами. Пришли поздно вечером, усталые, поели — и скорее спать. А кошолку с грибами на окне оставили — прохладно там, грибы не испортятся до утра.
Утром встаем — корзина пустая. Куда же грибы делись? Вдруг отец из кабинета кричит — нас зовет. Прибежали к нему, глядим — все оленьи рога над диваном грибами увешаны; и на крючке для полотенца, и за зеркалом, и за картиной — всюду грибы.
Это белка ранехонько утром постаралась и развесила грибы себе на зиму посушить.