Рассказы (публикации 2009-2010 годов)
Шрифт:
***
Меня Ты щедро одарил.
Узнал я фронтовое братство.
И в меру сил своих творил.
Ты уберёг меня от блядства.
И время полнилось чредой
Не просто службы, а служенья.
И пред свиданием с Тобой
Своё я вижу продолженье.
18.09.2009
За всё, Господь, благодарю,
За радости и за страдания,
За точно по календарю
Цветение и увядание,
За то, что выжил на войне
Во всех кругах, в горниле ада,
Где возвращалась жизнь ко мне
Тропинкой, а не автострадой,
За то, что в сталинской ночи
Я уцелел, Тобой хранимый,
За то, что Ты меня вручил
Единственной незаменимой,
За продолжение меня,
За внучек славных и за внука,
За то, что в ярком свете дня
Ещё светлей Твоя наука.
За прикасание к струне,
Звучащей искренне и чисто.
За то, что я живу в стране
Единственной, где нет фашистов.
За то, что всюду в час любой
Вокруг меня родные лица,
За то, что говорю с Тобой
Я, не наученный молиться.
За звонкий золотой закат,
За день, что не напрасно прожит.
За радость бытия стократ
Спасибо, мой великий Боже!
1995 г.
Два значения слова
Не отягчал себя добром,
Лишь прибылью довольно зыбкой.
Делился хлебом и теплом,
А если не было – улыбкой.
К
Не субъективными пребудем.
Добро не то, что в закромах,
А то, что щедро даришь людям.
14.09.2009 г.
Талмуд
В это трудно поверить. До восемнадцатилетнего возраста я не знал, а может быть, даже не слышал слова талмуд. И это притом, что родился и до шестнадцати лет прожил в городе, в котором, по меньшей мере, половину населения составляли евреи. Более того, лет примерно до восьми при всякой оказии умудрялся заскочить в синагогу, недалеко от нашего дома. Очень нравилось мне пение кантора. Я и сейчас люблю хазанут. А ещё мне понравилось, нет, не понравилось, а полюбилось слово адонай. Что это такое, я не знал. Не знал я и других слов. Но адонай звучало как мелодия. Адонай!
Не было беды, пока кто-то не донёс в партийную организацию больницы, в которой работала мама, что видели её сына в синагоге. Не знаю, как партийная организация наказала мою маму. Но до сих пор помню, как мама наказала меня. Она била меня безжалостно и при каждом ударе приговаривала: «Я тебе покажу синагогу». Показывать мне не надо было. Я знал туда дорогу. Поэтому побои доставались мне ещё несколько раз. По-видимому, я очень плохое существо для выработки условных рефлексов. Не знаю, выработался ли бы этот условный рефлекс вообще, не помоги мне родная советская власть. Она закрыла синагогу. Не помню, во что её превратили. Кажется, в какой-то склад. Во всяком случае, должен заметить, что из синагоги я вынес только одно слово – красивое слово адонай. Слова талмуд в синагоге я не услыхал.
Не услыхал я его и во время общения с Лейбеле дер мишигенер. К сожалению, общались мы не очень часто. Не чаще, чем я посещал синагогу. А жаль. Я любил Лейбеле дер мишигенер. Лейбеле – его собственное имя. А дер мишигенер на идише значит сумасшедший. Лейбеле дер мишигенер был городским сумасшедшим. Из-под чёрной широкополой шляпы на плечи чёрного лапсердака свисали длинные пейсы, свёрнутые в спирали. Широкая борода с усами, тоже чёрными, с богатой сединой, начиналась чуть ли не у самых глаз и подобно водопаду ниспадала на грудь. Чёрные штаны ниже колена заправлены в чёрные чулки. И ботинки чёрные, разношенные. Даже мне, малышу, Лейбеле представлялся невысоким и не очень старым.
Сейчас, вспоминая Лейбеле, я могу профессионально утверждать, что Лейбеле был вполне нормальным человеком. Сумасшедшим нарекли его, по-видимому, женщины. Лейбеле собирал милостыню. Так вот, когда милостыню давали женщины, он не брал у них из рук, а просил положить на что-нибудь, пусть даже на тротуар. Это и было его единственным сумасшествием. Только уже в Израиле я узнал, почему Лейбеле вёл себя подобным образом. Оказывается, ортодоксальный хасид не имеет права прикасаться к чужой женщине.