Рассказы разных лет
Шрифт:
Нравится мне этот спокойный и добрый человек, отлично знающий свое дело. Его ничем не удивишь.
Вскоре слышу: «Егор Филиппыч! Слезай, приехали», — зовет меня Максимов. Отпускаю тормоза, а «катюша» замерла, словно испугавшись нагромождения гор.
Улетая в Дагестан, я попросил секретаря директора завода дать телеграмму в Махачкалу М. Ф. Сорокину, надеясь, что секретарь обкома успеет предупредить районы о моем полете.
И правда, пока мы осматривали свой СБ, убирали камни из-под колес, выводили машину на ровное место, перед нами возникали люди — красиво
Горцы и горянки смотрели не на нас с Максимовым, а на самолет. Сначала они ходили вокруг него издали, затем приближались, трогали руками и с удивлением кивали головами, переговариваясь на непонятном нам языке. Некоторые горянки держали лица полуоткрытыми, у других настороженно видны были лишь глаза.
Мы стояли в стороне, внимательно рассматривая площадку, чтобы определить, сможем ли взлететь. Вот главное, что нас теперь интересовало.
— Ты, Максимыч, иди к самолету, может, найдутся любопытные и станут задавать вопросы по-русски. А я взгляну на пропасть, где кипит Аварское Койсу. Может, в ту сторону и взлетим?
Пришлось шагать долго, но на пути догнал меня джигит на красивом скакуне. Горец спрыгнул с лошади и, подавая руку, сказал:
«Я из райкома. Секретарь уехал в Махачкалу. Добро пожаловать! Никто не думал, что можно к нам прилететь..»
Я засмеялся: «А вы недовольны этим?» — «Наоборот! Сейчас начнется такое, что вы себе и представить не сможете… Вас ждут горцы! Уже наш горный телефон от аула до аула известил, что вы прилетели в Хунзах. Горцы наверняка все бросились к нам… Они будут посещать вас и ваш самолет несколько дней…»
Я был удивлен: «На такую почетную встречу мы не рассчитывали!» — «Как же можно, товарищ Байдуков?
Поймите, что жители вашего избирательного округа не видели ни живого летчика, ни современного советского самолета!.. Улетать нельзя. Уже в Махачкалу передали. Может, приедет и секретарь обкома, а что касается ближайших районов, все обязательно прибудут… Так что улетать придется через несколько дней. А камень срубим, уберем…»
До поздней ночи подходили и подъезжали горцы к самолету, а мы с Максимовым рассказывали, что этот скоростной бомбардировщик — произведение второй пятилетки социалистической индустриализации нашей страны.
На следующий день стали прибывать из дальних районов. Из Махачкалы приехал Максим Федорович Сорокин.
Видя искренний интерес к нам и нашему АНТ-40, я шепнул своему спутнику: «Максимыч! А что, если мы предложим им полетать?..» — «Многого хочешь, командир! Ведь и так-то еле-еле ты приткнулся… Нужно ли испытывать свою судьбу и судьбу этих наивных, верящих в аллаха?» — «Судьба человека не в руках аллаха или его пророка Мухаммеда, а в твоих и моих… Зарулим на склон, и я уверен, что «катюша» оторвется до противоположного склона. Сделаю кружок, другой, а посадку совершу уже получше, ведь каменюгу сбрили, как ножом…»
Максимов подумал и сказал: «Готовлю машину к старту…»
Я объявляю: «Товарищи! Могу сделать два ознакомительных полета с двумя пассажирами
Джигиты долго о чем-то спорили, затем подошли две пары: старик с мальчиком и два горца средних лет.
Я взлетел первый и второй раз с предельным напряжением, а посадки производил уже с некоторым навыком. Летавшие были в восторге.
Несколько дней мы удовлетворяли любопытство горцев к самолету. За это время партийные и советские работники организовали предвыборные митинги и встречи избирателей с кандидатом для избрания в Верховный Совет СССР. Кроме этого, Максим Федорович Сорокин настоял на том, чтобы я поездил по избирательному округу и там провел бы встречи с остальными избирателями, особенно со стариками и женщинами, которые по ряду обстоятельств не смогли приехать в Хун-зах, к месту посадки самолета.
Но как добираться? В некоторые районы можно на автомашине, а в иные только на лошади. И тут выяснилось, что я не такой уж плохой кавалерист. А когда мне пришлось появляться в аулах в седле, горцы срочно сшили черкеску, бурку, папаху, башлык и вручили мне вместе со старинной саблей отменной стали и двумя кинжалами, как носят даргинцы. Нужно было учесть, что мы сели в Хунзах, где живут аварцы, а их джигиты носят по одному кинжалу. Поэтому от второго кинжала отказался, объясняя всем: «С одним кинжалом не справлюсь, куда уж мне сразу два..»
В одном селении я заметил пару: горец и горянка что-то говорили друг другу и смеялись. Женщина не загораживала, как все, красивое молодое лицо, не скрывала веселого настроения. Я подошел к ним и спросил: «Как живете? Можете ли показать свой дом, свою саклю?» Горянка, вскинув голубые глаза на мужа, довольно четко ответила на русском языке: «Будем рады принять высокого гостя…» Мужчина тоже улыбался, кивая головой в знак согласия.
В сакле чисто. Земляной пол покрыт ковром, на котором сидит мальчик в кавказской папахе, хотя ему еще нет года. Но самое ужасное, что поразило: в руках малыша кинжал, окровавивший его ручонки.
Спрашиваю: «Да разве можно давать ребенку такое острое оружие? Он весь в крови…» За столом сидит пожилой человек. Вынув изо рта трубку, он сказал неторопливо, солидно, по-русски, хотя с очень большим акцентом: «Разве будет джигит, если он с малых лет не привыкнет к кинжалу?..»
Красавица мамаша подтверждает: «Уже третий день сынок осваивает премудрости джигита… Скоро постигнет…»
Обращаюсь к секретарю обкома. Максим Федорович смеется: «Горцы рано приучают детей к оружию… Таковы у них обычаи».
Здороваюсь со старшим, сидящим за столом, и осматриваю саклю. Спрашиваю: «Что это за плеть висит на стене у дверей?» — и тут же замечаю, как смутился молодой муж. Жена взяла малыша на руки и скрылась за занавеской. Хозяин поясняет: «Жена учить мал-мало…» Тут же из-за занавески выскакивает хозяйка. Она уже сняла темное ситцевое покрывало и предстала перед нами неописуемой красавицей. Держа на руках умытого черноглазого сына, говорит: «Кому первому достанется от этой плети, еще неизвестно. А чтобы не было соблазна, возьмите ее себе».