Рассказы веера
Шрифт:
18 сентября 1788 года в доме Шаховской, как обычно, ждали гостей: у дочери княгини были именины. В этот день всегда приглашалось много русской молодежи, проживавшей в Париже. Разумеется, приезжали и люди в возрасте, но они располагались отдельно в гостиной, вели свои разговоры, играли в карты. Однако постепенно, привлеченные музыкой, смехом и веселыми голосами, доносившимися из зала, оказывались там, где танцевала молодежь.
Графиня Шувалова обычно приезжала с двумя сыновьями, Петром и Павлом. Последнего – черноглазого крепыша, очень подвижного и веселого –
– Ах, Екатерина Петровна! Отдали бы вы мне своего Павлушу. У вас четверо! Дочки-то, думаю, на выданье – так с вас и без того мороки хватит.
В тон ей Шувалова отвечала:
– Подумаю, дорогая, подумаю. Чего не сделаешь для приятельницы, если той спокойная жизнь прискучила! Наплачетесь вы с моим егозой и проказником. От учителей одни жалобы собираю: способен, говорят, все с лету ловит, а прилежания – никакого. Так что решайте: если отдам, то обратно не возьму... Если бы вы знали, как он сам-то рвется к вам. Ах неспроста!
И правда, с некоторых пор обе матери стали примечать, что вблизи Лизы Павел разом теряет свою живость, краснеет, путается в словах. Юная очаровательница, почуяв особое к себе внимание, обходилась с ним холодно и строго, чем вовсе сбивала его с толку. Глаза же Павла неотрывно следовали за девочкой: она действительно была прелестна в платье Розины, которое придавало ей вид взрослой барышни.
Когда Павел робко подходил к Лизе, чтобы пригласить на танец, она, на полголовы переросшая его, с некоторым снисхождением протягивала ему руку. Но горе было маленькому кавалеру, если он сбивался с ноги или путал фигуру! Княжна, изрядно овладевшая танцами, в таких случаях становилась беспощадной. Вконец расстроенный Павел скрывался где-нибудь в дальнем уголке от гнева своей феи и неотрывно наблюдал за ней издали.
Варвара Александровна, сочувствуя юным треволнениям, обычно подзывала мальчика и старалась его успокоить:
– Venez ici, mon ami! Идите сюда, мой дружок! Моя Лиза просто очень недобрая девочка – на вашем месте я бы вовсе не обращала на нее внимания.
Павел грустно качал головой:
– Pardon, princesse! Извините, княгиня! Я совсем другого мнения. Элиза – само совершенство.
– Вот как! – с серьезностью восклицала Шаховская. – Ах, мой друг, если б я была молода и красива, то с нетерпением ждала бы вашего приглашения на танец.
Мальчик вытягивался в струнку и, блестя яркими черными глазами, воодушевленно говорил:
– Вы... вы молодая и красивая. Но, – он вздыхал, – к сожалению, мадемуазель Элиза права – я неловок и действительно плохо танцую.
Шувалова, тоже краем глаза наблюдая за попытками сына привлечь к себе внимание хорошенькой девочки, говорила об имениннице:
– Charmante personne! Прелестное созданье! Сколько ей, княгиня? Пятнадцатый? О, еще год-другой, и у вас – невеста. Как же летит время! Ведь и Павел мой сильно изменился. А три года назад я привезла его к вам совсем несмышленышем. Да, ведь я главного вам не сказала. Павел военным хочет стать. Никаких резонов не принимает. Мы с мужем желали бы, чтоб он пошел по дипломатической части. Но нет, запали этому упрямцу в голову эполеты. Пажеский корпус, и все тут!
– Подумайте... – качала головой Варвара Александровна. – Так неожиданно! В сущности, посмотреть, совсем зелен еще. Хотя что тут неожиданного – оба дедушки, что Шувалов, что Салтыков, – фельдмаршалы. Ведь должна же кровь что-то значить!
– Через месяц, Варвара Александровна, не позднее.
...Шуваловы уехали. А спустя полгода в Париж пришла весть, что граф Андрей Петрович неожиданно скончался. В своем письме вдове Варвара Александровна писала, как несказанно опечалила ее смерть сорокапятилетнего, полного сил и планов человека и о тех «чудесных временах, когда она имела счастье наслаждаться его увлекательной беседой и его познаниями».
Увы, «чудесные времена» в Париже вообще подходили к концу. Наступала пора, когда смерть не только сорокапятилетних, а куда более молодых людей, женщин и мужчин, юношей и девушек, станет в этих благословенных краях делом таким же привычным, как смена дня и ночи.
2. Принц прекрасный и загадочный
В самом большом помещении Пале-Рояля под предводительством короля Людовика XVI шло заседание, на которое собрались депутаты от всех слоев населения, в том числе и от так называемого третьего сословия – наиболее обездоленного. Для поддержки последних у входа здания собралась огромная толпа обитателей нищих кварталов. Все хотели знать, как идут дебаты с королем, согласен ли он на уступки голодным, требующим хлеба и работы.
Час шел за часом. Никаких известий не было. «А не морочит Людовик голову нашим депутатам? – волновалась толпа. – Пусть выйдет и посмотрит, сколько нас, обреченных на голодную смерть. А в наших холодных лачугах остались женщины и дети. Если надо, мы и их приведем сюда!»
Вскоре аллеи парка уже не вмещали людей в скверной одежде и деревянных башмаках. Над Пале-Роялем стоял густой запах нищеты – рваной одежды и немытых тел. Не обращая внимания на цветники, толпа в несколько минут превратила их в месиво. Ничего не осталось и от ухоженного кустарника. Мраморные нимфы, казалось, были готовы спрыгнуть с постамента и унестись прочь от этих мужланов и кое-где маячивших их подруг – таких же уродливых, растрепанных, с жилистыми шеями.
«Что они там, заснули?» – гудела толпа. – Где ответ? Дайте ответ, или мы сами придем за ним!» Но тут появились солдаты версальского гарнизона. Им приказали стрелять, если чернь попытается ворваться в зал заседаний.
Однако настроение людей в мундирах быстро переменилось. «Разве мы не граждане? – кричали они. – Мы не будем стрелять в своих братьев и сестер!»
Несколько офицеров, назначенных следить за порядком в Пале-Рояле, арестовали солдат, но те были отбиты толпой, что добавило собравшимся энтузиазма.
За победу следовало выпить. Яростные крики заставили хозяев кафе отворить запертые двери. Здесь было пустынно – обычные посетители, почуяв, как накаляется обстановка, предусмотрительно ретировались.
...В кафе «Корацца» оставался только один молодой человек в потертом до крайности мундире капитана артиллерии. Бесцветные прямые пряди волос свисали по сторонам угрюмого, худого, с нездоровым желтоватым оттенком лица. Этот посетитель всегда брал одно самое дешевое блюдо и очень редко вино. Все говорило о том, что служба капитана не слишком хорошо оплачивается. Но сейчас именно он был последней надеждой хозяина, который бросился к его столику: