Рассказы. Митря Кокор. Восстание

Садовяну Михаил

— А кто там, внутри? — спросил Василе Зидару, услышав в корчме шум.

— Да там много народу, — ответил Игнат Черчел, шнырявший в толпе от одного к другому. — Марин там, и меньшой сын Драгоша, и Петрикэ, Смарандин сын, немало их там, веселятся, видать, есть из-за чего…

— А из-за чего же? — продолжал расспрашивать Василе.

— Они-то знают! — таинственно пробормотал Игнат. — Да пусть их, правильно делают.

— Разве я тебе не говорил, Василе, что видел их ночью, когда они обратно шли и свистели? — с гордостью ввернул Леонте

Орбишор. — Я вышел во двор поглядеть, как горит, и подумал еще про себя: кто ж это красного петуха пустил? Уж слишком большой пожар, да и занялось со всех сторон сразу, видно, много людей, руку приложили…

— Могли бы и нас упредить, а то потом еще скажут, что мы струсили, и оставят нас без нашей доли! — вмешался в разговор какой-то немощный, дряхлый старик.

— Кабы всех спрашивали, до скончания века с места бы не стронулись! — тем же таинственным тоном продолжал Игнат, будто был во многое посвящен.

— И то правда! — тихо поддержали его другие, покачивая головой.

В другой кучке, стоявшей чуть в стороне, раздался громкий хохот, и все колыхнулись туда. Послышался радостный и как будто завистливый голос:

— Значит, топор прихватил, Тодерицэ?.. Неужто как раз нынче собрался в лес за сушняком?

Вопрос показался до того нелепым, что по толпе прокатилась новая волна смеха. Тоадер Стрымбу с топором, висящим на левой руке, в наброшенной на плечи сермяге, ответил, тоже смеясь и скаля длинные, острые и блестящие, как у голодного волка, клыки:

— А как же, Иосиф, первым делом, как положено, за сушняк надо браться.

В дверях корчмы появился Николае Драгош с помятым, усталым лицом, словно он всю ночь не смыкал глаз. Однако, увидев Тоадера Стрымбу, он оживился и крикнул через плечо в корчму:

— Айда, Петрикэ, хватит прохлаждаться, Тодерицэ уже пришел!

Он спустился на улицу, а из корчмы вышел Петре в сопровождении большой группы крестьян, главным образом молодых парней. За ними выскочил корчмарь и потянул Николае за руку.

— Как же так, ребята, пили, сколько душа пожелала, а теперь уходите, не расплатившись? Разве порядочные люди так поступают, Николае?.. Выходит, значит, что…

Петре с издевкой перебил его:

— Ты, дядюшка Кристаке, возвращайся подобру-поздорову за свой прилавок и оставь нас в покое, мы тебе заплатим, когда придет час!.. Давай, давай, катись отсюда.

Бусуйок в недоумении повернулся к Петре и попытался было возразить ему, но парень продолжал, метнув на него злобный взгляд:

— Не бойся, дядюшка Кристаке, мы и тебя не забудем!.. И с тобой рассчитаемся с лихвой, пусть только придет твой черед! Мы уж теперь не будем мешкать, со всеми сведем счеты, будь спокоен!

Вокруг усмехались, ворчали. Корчмарь побледнел и пролепетал осипшим голосом:

— Что ж вы против меня-то имеете, Петрикэ, ведь я…

Петре ничего ему не ответил и, оттолкнув в сторону, обратился к Тоадеру Стрымбу:

— Хорошо, что ты наконец заявился, а то мы уж совсем собрались, не стали бы больше

ждать. Сам видишь, солнце высоко, скоро полдень, а мы все ни с места.

— Ничего, времени у нас вдосталь, Петрикэ, никто не подгоняет, — хмыкнул Тоадер. — Пока пристроил детишек, ведь одни они остались…

Николае Драгош цыкнул на них и положил конец разговорам. Из корчмы вышли и собрались куда-то идти человек двадцать. В ту же минуту подбежал, запыхавшись, и Кирилэ Пэун с узловатой дубинкой в руке.

— Погодите, ребята, не уходите без меня! — закричал он, еле переводя дух. — Позор будет, коли я с вами не пойду, сами знаете, что со мной стряслось…

— Что же нам, торчать здесь, пока ты копаешься?.. — перебил его Николае. Заметив, что число крестьян, приготовившихся идти за ним, возросло вдвое, он добавил уже другим голосом: — Незачем всем-то идти, люди добрые, вы нам не понадобитесь. Там небось тоже найдется народ, который подсобит, коли нужда будет!

Старик, который и раньше вмешивался в разговор, снова заныл:

— Вижу я, вы, парни, куда-то идете, что-то делать собираетесь, а про нас совсем не думаете!.. Так ведь это…

— Да помолчи ты, дед, не тревожься, мы сперва кое с кем рассчитаемся, а уж потом все заодно сделаем, как лучше! — заявил Петре чуть заносчиво, как молодой петушок, собирающийся прокукарекать.

Парни зашагали к Леспези. У Тоадера Стрымбу был топор, у Кирилэ Пэуна — дубинка, все остальные шли с пустыми руками. Горделивее всех вышагивал Илие Кырлан; он то и дело оглядывался и весело улыбался толпе, молчаливо топтавшейся на месте.

— Куда ж это они потянулись? — удивился Василе Зидару, когда парни отошли от толпы. — Неужто все еще на Бабароагу метят?

Корчмарь Бусуйок, который так и остался стоять среди крестьян, испуганно бормоча себе что-то под нос, сразу воспрянул духом, будто опасность наконец миновала.

— Чего ты спрашиваешь, Василе, куда они потянулись?.. Разве не видишь, что за революцию взялись?.. Лучше спросите, почему эти парни на меня зуб имеют? Ведь я-то, люди добрые, зла никому не делал…

Иляна, дочка Думитру Чулича, постелила себе у дверей Надины, в комнатке между спальней и столовой. Барыня приказала ей тщательно запереть все двери да и сама проверила, все ли закрыто как следует. Она сказала Иляне, что боится разбойников, но девушка только рассмеялась.

Утром Иляна проснулась и тихонько вышла в столовую, чтобы не нарушить покой барыни. Она раскрыла дверь на террасу и распахнула окна в гостиной и столовой; хотела взяться за уборку еще до того, как встанет барыня. Потом собрала свою постель и понесла ее домой, решив пройти коридором и кухней. Но в кухне, где уже гулко трещал огонь, ее поджидали родители, оба расстроенные и перепуганные.

— Живей, дочка, нечего разлеживаться, как господа, сейчас не время спать! — сразу же накинулся на нее отец. — Беда на нашу голову свалилась, только этого нам не хватало!