Рассказы. Повести. Легенды
Шрифт:
Все молчали.
– - Именно так, - подхватил Воронов чужую фразу, - именно: бог не выдаст, свинья не съест! А свинья эта хотела сожрать самое драгоценное для русского человека: величие России и самодержавие! Но нет! Не дадим! Бог не выдаст; бог за нас! А мы, верные царские слуги, осеним себя крестным знамением и растопчем крамолу, как змею! как червя!
Он перевел дух и, указывая на икону, добавил:
– - Вон как Георгий Победоносец растоптал дракона!
Федор поднял глаза. И Яша и дедушка тоже взглянули туда, куда показывал Воронов.
– - Вижу, вижу, - строго сказал Федор.
– Да кто дракон-то? Как это понимать надобно?..
– - Да?
– вопросительно сказал Воронов, пытливым взглядом отыскивая Федора в глубине магазина.
– - Да!
– твердо проговорил тот и, чувствуя, что его плохо видно, вышел из-за распятия на середину лавки; голова его была не покрыта, и жидкие волосы непокорно стояли на ней дыбом.
– Да!
– повторил он громко, оглядывая сверху донизу магазин.
– Со всех стен, со всех полок, из всех углов и сторон глядят на нас пречистые лики угодников божьих. Они лучше меня ответят вам, сударь, на все ваши слова, на все намерения ваши. Вот они! Смотрите! Вот страстотерпцы, великомученики, защитники правды божьей кроткими очами глядят на вас и спрашивают вас: "Кто были гонители и мучители наши?.." И вы должны им ответить: это были цари и верные царские слуги!
– - Как!
– воскликнул Воронов и вскочил со скамьи.
– - Верные царские слуги, - отчетливо повторил Федор, - были во все века главными гонителями и мучителями наших святых страдальцев. От таких-то верных слуг и ограждал свою паству угодник святой - Николай-чудотворец; недаром поется: "Положил еси душу твою о людех твоих и спас еси неповинные от смерти". И не было более грозного, более гневного защитника народа от прислужников и приспешников царских, что грабили и угнетали невинных ради личных, корыстных целей. Святой Николай крепко стоял за народ, за права его, за человеческую его честь!
Воронов весь насторожился и глядел то на Федора, то на Яшу, то на дедушку, словно не веря, что здесь сейчас раздаются такие слова. Он сделал было шаг вперед, но остановился, попятился и замер, как бы почуя добычу; только глаза его бегали, прищуривались и иногда вспыхивали в ожидании чего-то очень приятного, очень желанного. Чуть улыбаясь, он стоял, опершись рукой о прилавок, где наложены были один на один ореховые киоты с стеклянными дверцами, и весело закручивал свои пушистые баки.
– - Да! Да!
– разгораясь, все громче и громче говорил Федор.
– Это вы взяли ключи разумения, вы связали бремена тяжелые, неудобоносимые и навалили их на плечи людям. Горе вам, лицемеры!.. Вот они - святые великомученики!
– восторженно взывал он, поднимая обе руки и широко указывая ими на иконы, которыми была переполнена вся лавка.
– Мы чтим страдание их, мы молимся им, заступникам нашим в бедах и в горе, павшим за истинное Христово учение, а господь наш заповедал людям душу свою положить за други своя и возлюбить ближнего, как себя самого.
Федор повернулся вдруг к Воронову и, вытянув во всю длину свою руку с широким отвисшим рукавом, указывал прямо в его лицо.
– - Смутитесь же, разбойники, перед новыми жертвами!.. А вот и сам Спаситель наш, призывающий к себе всех труждающихся и обремененных...
Федор стремительно шагнул к распятию и высоко поднял обе руки над грудью Христа.
У подножия высокого креста тощая и длинная фигура Федора, в холодной заштопанной
Дедушка сидел молча, шевеля губами, точно пережевывая что-то, моргая и тяжело дыша, а руки его тряслись н хватались за газету, за счеты, за бороду и за дрожавшие колена.
Яша, взволнованный и побледневший, как в первое знакомство с Вороновым, с раздувшимися ноздрями и стиснутыми зубами, стоял и глядел на Федора и переносил взоры туда, куда тот указывал: на иконы, на Воронова и на распятие. Он глядел сейчас на бледное чело Христа в терновом венце, на печально опущенную голову с закрытыми глазами, на распятые руки и ноги, на пробитое ребро и на кровь, струившуюся из раны.
– - "Сия есть кровь моя"!
– взывал восторженно и исступленно Федор, протягивая ладонь и указывая ею на рану.
– "Кровь моя, за вас и за многие изливаемая..." Изливаемая за людей, обманутых и обворованных сильными мира сего, и даже за вас, верные царские слуги, за вас, враги темного, несчастного народа... И за тебя!
– крикнул он на Воронова, обжигая его взором, полным гнева и презрения.
– И за тебя, обманщик и палач! И за тебя, христопродавец!..
Воронов попятился и сжался.
– - Вот как?
– прошипел он в ответ.
– Так вот ты какой?
– сказал он, выпрямляясь и меряя Федора взглядом с головы до ног.
– Ну и поп! обратился он к дедушке и опять перенес взгляд на Федора.
– По таким молодцам давно тюрьма плачет. Ну и поп!
– повторил Воронов, взглядывая на Яшу и словно в удивлении разводя руками.
– Вот так поп!
И вдруг закричал и затопал ногами:
– - В тюрьму тебя, Гришка Отрепьев! В тюрьму тебя, расстрига!
Он вытащил вдруг откуда-то из кармана полицейский свисток и, быстро всунув его в рот, надул щеки, краснея от напряжения и злобы. Резкий, переливающийся, тревожный свист загремел неожиданно на всю лавку.
В этот же миг Яша, схватив себя за волосы, ринулся из-за конторки вперед, не помня себя, не рассуждая и отшвыривая ногами стул и табуретку, с грохотом покатившиеся по полу. Как это случилось, никто не успел заметить.
– - Вот ты какой!
– задыхаясь, крикнул Яша и, схватив первый попавшийся на глаза киот, поднял его обеими руками над головой и со всего размаху ударил им Воронова по цилиндру.
Зазвенело и застучало разбитое вдребезги стекло, заглушив сразу свисток. Острые мелкие осколки посыпались на пол, полетели в стороны, засверкали в складках одежды и запутались в баках; цилиндр от удара сплющился весь, перекосился и налез почти на глаза.
Исцарапанными, окровавленными руками Яша быстро взмахнул опять, поднимая киот, и опять ударил изо всей силы по цилиндру, и вновь замахнулся, но Воронов уже бросился к двери и побежал по Линии, путаясь в можжевельнике, загораживая руками голову и во весь голос крича:
– - Караул! Крамола! Крамола!
А Яша, настигая его на бегу, с ожесточением бил его пустым ящиком куда попало - по шее, по плечам, по спине, по поднятым рукам, по затылку...
Оба они бежали один за другим, не видя ни пути, ни встречных, не разбирая ни канав, ни порогов.