Рассказы.Том 6
Шрифт:
Приезжал доктор — из волости, — освидетельствовал некоторых и сказал:
— История странная, но вселенная велика и чудесна — и все возможно. Мы, как Ньютон [2] еще сказал, живем на берегу великого океана пространств и времени и ищем разноцветные камушки… И эта бацилла аморе [3] —только самый редкий и чудесный камушек, которого еще никто никогда не находил…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ясно
2
Ньютон — великий ученый и мыслитель. Родился в Англии.
3
Доктор говорит по-ученому, по-русски это значит — любовь. (Примечания автора).
Роса паршивая упадет на лист и — ну пошла по листу ржавость и паскудство. Так и слова докторовы о любовной вши пали Ивану на душу. Едят душу, паскудят. Хочется Ивану вшу эту любовную доитить, доглядеть. А она — невидимая. И почал Иван Копчиков ржаветь, что лист от дурной росы. Конопатый стал — яко росный огурец. Вся его миловидность — вроде картинки на солнце выцвела.
Вспомнил Иван курган любимый. Опять на него переселился. Просидел под небом, как под крышей, все лето — хвать за голову, а на голове воловья, что твоя сторновка. Сухие и ломаются.
— Чудасия!
Глядь-поглядь: во все стороны черно, как в трубе от сажи. Степь черная, как кошка. Не заметил Иван Копчиков, как солнце засушливое обглодало дочиста землю. Оно-то и волосья его в сено превратило.
Сразу тут забыл Иван о любовной вши. Всегда так: коли жрать нечего, не токмо о любовной, а и портошной вши забудешь!
Трижды сплюнул Иван в одно место. Нету слюны: в один миг в землю ушла.
Погрозил Иван кулачищем своим паучищу проклятому — огневому солнышку.
— Я ж тебе, чертушка, подложу свинью. Боле тебе нами не властвовать. Доконаю, подчиню тебя нашей воле.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
где сверкуляющая небесная сила обретается Иваном и замордовывается в работу навеки
Потянулась опять тщедушная жизнь, как щи. Живешь-живешь, а жизнью все не налопаешься. Плохо без гниды любви, как без мяса обедать.
Пустынножительством стала земля, ибо свирепело и дулось жаром солнце, будто забеременело новым белым огнем неимоверной злобы.
А по полям только шершавый терпеливый жухляк трепыхался, да змеи в горячем песке клали длинные пропадающие страшные следы. Змея, она непохожа ни на одного зверя, она сама по себе, немая и жуткая тварь. Змея не любит ничего, — кроме солнца, песка, безлюдья. Как в печке, сгорели посевы и с ними — жизнь. Тела мужиков обтощали — и не только вшам любви, но и худощавым плоскушкам еды не хватало.
Ни тучки, ни облака, ни ветра. Один белый огонь цельный день, а по ночам медленно-текучие оглядывающиеся звезды.
Тишина во всем мире, потому что подступала смерть. Иван переменился. Высокий стал сухощавый парень, с терпеливыми стоячими глазами. Пушиться стало лицо и полосоваться бичами дум.
И
— Не к добру, — говорили старики, — из такой не вода, камни полетят.
Вышел в поле Иван и ждал. Ни души. Птица, зверь и всякое насекомое исчезло и утаилось.
Насела туча, темнее подземных недр. Но ни капли, ни звука из нее. Ждал до вечера Иван — не шелохнется туча. И только в полдень осенила, ослепила небо и землю сплошная белая молния, зажгла Суржу и травы, и леса окрест. И ударил гром
такой, что люди попадали и завыли и звери прибежали из лесу к избам мужиков, а змеи торцом пошли в глубь нор и выпустили сразу весь яд свой.
И полетели сразу вслед за молнией на землю глыбы льда и сокрушили все живое и раздробили в куски мертвое.
Упал Иван шибче льдины в лог и уткнулся в пещеру, где рыли песок в более благопристойное время.
За ледобоем вдарил сверху ревущий, скрежещущий, рвущий в тряпки пустую землю водяной потоп.
И синее пламя молнией остановилось в небе, только содрогалось, как куски рассеченной хворостиной змеи.
И вода пошла из тучи сплошным твердым потопом — дышать нечем. Рвет и гнетет свистящий и секущий все на свете ливень.
И за каждым громовым ударом — новым свирепеющим вихрем несется вода, и, как стальным огромным сверлом, разворачивает землю до недр, и почву пускает в овраги бурыми волнами…
К вечеру стих мало-помалу водяной ураган. Вылез Иван наружу. Холодно стало. Внизу по оврагу еще неслась вода. А по откосу, где был в пещерке Иван, только толь и вывороченная разрушенная земля.
Выбрался Иван наверх, глянул. Не было ни Суржи, ни леса, ни полей. Чернели глыбы пораженной земли, и шипела вода по низинам.
Задумался Иван. Лед и ливень рухнули вниз, когда засияли молнии. До того туча шла мертвой.
И пошел Иван прямо к Власу Константинычу — волостному доктору, тому самому, который вошь любви обследовал.
Влас Константиныч любил книги. Жил без жены и существовал лишь для пытания природы.
Влас Константиныч любил всех суржинских. Пришел к нему Иван и говорит:
— Дождь от молнии пошел, а не от тучи.
— Как тебе сказать, — ответил доктор, — электричество связывает в воздухе пары воды в тучи, а когда бывает молния, то есть электрический разряд или рассеяние электричества — эта связка воды рвется, и вода сама собой падает на землю.
— А эти пары воды всегда есть в воздухе — и до дождя и когда жарко? — спросил Ваня.
— Всегда, дружок, и всюду, — сказал Влас Константиныч.
— А электричество самому сделать можно?
— Можно… — И доктор показал Ивану баночку на окне, из которой шла вонь.
— Дайте ее мне совсем, — попросил Иван.
— Что ж. Возьми. Это штука дешевая. А зачем она тебе?
— А так, поглядеть. Я принесу ее скоро.
— Ну-ну. Бери, бери.
Иван ушел к рыбакам на Дон. Ибо Суржу, и всю родню, все дома задолбил ливень. Он понял одно, что электричество собирает в воздухе влагу всякую и скручивает ее в тучи.