Рассказы.Том 6
Шрифт:
Внутри по всему дому шла длинная галерея и соединяла все комнаты.
Много хорошего было внутри дома. Над каждой комнатой на крыше был малый духогончик, который, не переставая, тянул вверх испорченный людьми воздух. И снизу из садов подгонялся благовонный богатый дух, тоже духогонами.
Когда в комнате никого не было, духогоны стояли. Как только входил
Отопление всего дома шло от одной печи. Горячий дух от печи шел в щели между стенами. Стены были устроены везде двойные — и вот в эти пустые места шел теплый дух, грел сначала стены, а потом и весь дом.
Дом так топился, что никто не замечал, где, как и что топится, откуда идет тепло. Ничего не было видно. А теплота шла равномерно и грела стенами чистый садовый воздух.
Иван, еще перед стройкой дома, велел смачивать все доски, бревна, оболонки и тес особой жидкостью, которую он добыл из особой травы, перегоняя ее в котле.
Доски, промоченные этой жидкостью, делались несгораемыми. Пожар, выходит, был не страшен большевицкому дому.
И дом, и отопление его, и эту жидкость придумал Иван.
— Головешка у парня, — говорили остепенившиеся теперь бродяги, — Каспийскую невесту отдашь — и не додашь.
Суржи не было — был один чудодейственный дом. Для скота был построен такой же дом в стороне, только поменьше. Там тоже были и духогоны, и сады, отопление. Скот держался в такой же великой чистоте и здоровье, как и люди. Потому и скот был ласков, умен и работящ, как люди.
Иван уже подумывал, как бы и лошадей и коров приравнять во всем к людям, поселить в одном доме — и делать всем вместе одну жизнь — ласковую, простую, счастливую и глубокую.
Но до поры отложили это. Бродяги не пожелали.
— Лошадь, — говорили они, — существо с рассудком и телом благонравное, коровы и волы еще ничего себе, вот козлы — чертячьи бельма, вонючи звери…
— Ну, обождем пока. Я дом еще лучше сделаю, тогда всем вместе можно селиться. Более зверей и людей не будет — будут и близко друг к дружке телесами и душою. Зверь,
брат, тоже большевик, но молчит, потому что человек не велит.
Придет время вскоре, заговорят и звери, остепенятся и образумятся… Это дело человека. Он должен сделать людьми все, что дышит и движется. Ибо в кои-то веки он наложил на зверя гнет, а сам перестал быть зверем. Это потому, что еды мало было. Теперча еды хватит на всех, и зверя можно ослобонить и присоединить к человеку… Не дышали бродяги и слушали.
— Да, дело сурьезное…
Иван с раздутыми жилами на большой рубленой голове говорил, не помня себя. Глаза его пропали под черепом, обвелись черной каймой и сияли.
— Знатная голова человечья,
редкие цветы. Волосы разлились до пояса. И было хорошо всем и тревожно, — непохоже, что это земля, а будто приехали все на иную звезду и позабыли, откуда сами и что к чему. Ночью Иван лежал на сене и не спал.
В доме, где жил скот, жутко мычала и стонала всей своей двоящейся душой корова — она рожала ребенка.
Иван слушал и думал.
К утру смолкла корова — опорожнилась.
И Иван, успокоенный от дум, заснул.
Днем, когда проснулся Иван, никого в доме не было. Уехали картошку рыть.
Поглядел Иван на дом. Назовем наше поселение Невестой. Суржа — это хмурое семя. Осень, поздний дождь, голод.
И Иван написал мелом на стене: Невеста, устроен новой земной нацией большевиков. Поглядел Иван на все:
— Если бы ожили все думы, которые я вложил сюда, получился бы вихрь и водопад. Пришли к вечеру товарищи. Поели и заснули мертвыми. Обошел Иван все обители.
— Живите, братья, сами по себе. Теперь не сгинете… Пошел к Каспийской невесте. Она не спала.
— Пойдем со мною, — сказал Иван, — я не обижу, я покажу тебя всем. Вся земля очнулась, все люди готовятся к чему-то, чего и я не знаю.
Невеста встала и пошла с ним.
Они оставили дом и пошли полем — в темь, в ночь, в далекие, неслышные отсюда города.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
где встречается странник по прозванию Мурликийский Чудотворец, а также чуется жженая вонь и видятся шина, намазанная липистричеством
Отощали Иван с Каспийской невестой. Оно и не хитро — пять дней прошло, полных скорого шествия, далеко уже лежит поселение во имя невесты — Суржа.
Уже всякая живность стала по дороге попадаться: лошади, мужики, велосипедисты — стало быть, город близок.
Вон завиднелись трубы некие и слышится чей-то ревущий и страшный голос, неумолкающий и невидимый.
И попадися навстречу Ивану и Невесте как бы странник. Вид — божий, но скулья жуют и ходят беспокойно, а глаз единый (другой вышелученный) мудр и печален.
И в руках нет у него бадика, а за спиной — сумки. Будто в гости идет человек. Там поест, помоется и отдохнет.
— Куда, дети, поспешаете? — вопросил он.
— В города, — ответил Иван. — А ты куда?
— Я-то? Особо никуда не поспешаю… Сказано было — не ведаешь, где сыщешь, а где утеряешь. Чего же поспешать? Я сыщу, может, там вон, а может здесь. Ходи свободно, а хочешь — сиди. Все едино.
— Чем-то эт завоняло? — спросил Иван. Странник уставился в небо.
— Ет-то? Ет радий несется. Беспременно он.