Рассказы

Елистратов Владимир Станиславович

С тех пор Буся очень-очень сильно дружит с Глашей и другими воронами. И ждёт каждого четверга, как праздника. В среду вечером ходит в кедах по квартире, бубукает себе весело под нос: бу-бу-бу, бу-бу-бу… На то он и Буся, чтобы бубукать.

Хорошо всё-таки быть на свете пингвином! Да ещё в кедах и в кепке. И вороной тоже хорошо.

Но человеком всё-таки лучше. Хотя… кто ж его знает?..

Восьминогая мечта

Жил-был на белом свете, на самом дне забыл какого океана, осьминог. Звали его Осип, или просто

Ося. Осьминог Ося был очень добрый и задумчивый. Сидит, бывало, Ося на подводном камне, улыбается, глаза жмурит и мечтает. О чем? Да не о чем. Так. О том — о сём. Это у него называлось «включить мечталку». А еще: «Слушать океан».

К Осе все в океане в общем хорошо относились. У него было много друзей и подруг. Кальмар Коля, мурена Мурка, креветка Светка, морской конёк Моня, кашалот Лёша, медуза Дуся, каракатица Катя и много-много других. Осю они все, конечно, любили, но считали его малость того, «с океаническим приветом…».

Проплывает, скажем, мимо кашалот Лёша, толстенький такой, который очень любил покушать, и спрашивает:

— Что, Ося, опять включил мечталку?

— Угу, — отвечает Ося. — Включил, Лёша.

— О чем мечтаешь-то, Ося?

— Да так, Лёша, ни о чем. Слушаю океан.

— А чего его слушать-то? Буль-буль да буль-буль… Ничего интересного. Эх ты, присоска… Одними «буль-буль» сыт не будешь…

— Как сказать… Красиво звучит. Если прислушаться, то кажется…

— Вот у меня в животе буль-буль — это да, — прерывал его Лёша. — Не ел уже три минуты сорок одну секунду. Во… уже сорок две… Ладно, пойду, вернее, поплыву, зажую, что ли, какого-нибудь этого… как его… планктона… Пока, мечтатель восьминогий!

— До свиданья, Леша!

Или проплывет мимо, скажем, медуза Дуся, жуткая спортсменка и активистка:

— Привет, Ося!

— Здравствуй, Дуся!

— Все «океан слушаешь»?

— Угу.

— Странный ты, Ося… Поплыли со мной. Там, в соседнем заливе, чемпионат по подводному ориентированию. Там и креветка Светка, и кальмар Коля…

— Нет, Дуся, я лучше помечтаю… Сегодня океан как-то очень уж красиво звучит…

— Ну-ну… Странный ты. Ног, вроде, много, а ума мало. Пока, Ося.

— До свидания, Дуся.

Вот так Ося и жил. А вы когда-нибудь ныряли на дно океана? Я один раз нырял. Там действительно красиво булькает. «Музыка океана» называется. Так бы и слушал всю жизнь вместе с Осей. Только долго не получается: у меня жабр нету. Одни легкие.

Сидит однажды Ося во включенной мечталкой на своем любимом камне и слушает океан. Вдруг подплывает большая-пребольшая подводная лодка. Называется — «Садко». В лодке много-много иллюминаторов. Лодка остановилась прямо напротив Оси. В самом большом иллюминаторе показался капитан. В фуражке и с усами, как положено. Капитан посмотрел на Осю, а Ося — на капитана. А потом капитан улыбнулся и сказал:

— Ползи сюда. Я тебе люк открою.

Через иллюминатор, ясное дело, не слышно, но Ося понял. Ося был догадливый. У него и ног и ума хватало. Что бы там ни говорила медуза Дуся.

Капитан открыл люк, и Ося, оказался в лодке. В лодке зд; рово: кнопки, огоньки, рычажки всякие. Словом, последнее слово

техники.

— Здравия желаю! — сказал капитан. — Капитан второго ранга Балалайкин. Федор Федорович.

— Здравствуйте, осьминог Ося.

— Добро пожаловать на борт подводной лодки «Садко», — и капитан Балалайкин отдал Осе честь.

— Сабибо, — сказал Ося и покраснел от смущения. — То есть я хотел сказать: спасибо.

Ну, разговорились. Пришли матросы. То-сё. А как у вас? А как у нас? А у нас там ананас. На суше, в смысле. А у вас? А у нас рыба-пила-с. А у вас? А у нас там есть спецназ. А у вас? А у нас кругом вода-с. И больше ни фига-с… И так далее… Очень интересный получился разговор.

Потом капитан Балалайкин взял гитару и стал петь песню. А матросы стали ему подпевать. Очень красивая песня! Про то, что мороз морозит того, кто поет, а еще морозит его коня. Про жену какую-то…Про то, что тот, кто поет, скоро приедет домой, на закате дня, обнимет коня, а потом напоит жену. Или наоборот. Слова, если честно, Ося не очень понял. Потому что он никаких коней, кроме морского конька Мони, не видел, жены у него никакой не было, закатов на дне океана не бывает, и что такое «мороз» — тоже Ося не знал. Но песня ему так понравилась, что он сказал Балалайкину:

— Я тоже хочу играть на этой… как её… гитаре… и петь песни!

— А у тебя слух есть? — спросил один из матросов.

— Не знаю, — вздохнул Ося. — Когда я слушаю океан, с много чего слышу.

— А чем ты играть будешь? У тебя рук и пальцев-то нету, — сказал другой матрос.

— У него восемь ног! — заступился за Осю Балалайкин. — Это считай как восемь пальцев! Не десять, конечно, но для игры на гитаре хватит. Ну-ка держи инструмент! Очень хочешь научиться?

— Очень! Всеми жабрами души!

И Ося взял гитару.

— Значит так, — стал учить Осю капитан. — Вот этим ногопальцем зажимай вот эту струну. Да не присасывайся, а зажимай! Выключи присоску. Так. Вот этой пальценогой бери аккорд… Ага. Теперь зажимай вот тут…

И пошло дело.

Через полчаса Ося уже легко играл «Чижика-Пыжика». Через сорок пять минут сыграл и спел: «Ты скажи „чо те надо“». А через час сбацал такие «Бесаме мучо», что все матросы тут же хором разрыдались, вспомнив своих жен. Сидят, размазывают слезы по усам и рыдают. Рыдают и размазывают. Даже сам суровый и мужественный капитан второго ранга Балалайкин прослезился. Потому что у него была прекрасная жена Прасковья Семеновна, которая делала такие пельмени, что… Я очень люблю пельмени.

— Ну ты и талант! — сказал Балалайкин, смахнув с усов скупую мужскую слезу. — Дарю тебе гитару и нотную тетрадь. Валяй, пальценогий, играй и пой.

— Сасибо, — сказал Ося и покраснел. — В смысле: спасибо.

И вот теперь Ося стал известным на весь океан гитаристом и певцом. Новый стиль создал: «Буль-буль-шансон». Сядет он на камень, а вокруг морское зверье скандируют.

— О-ся! О-ся! О-ся!

Плавниками хлопают. Подпевают. Кальмар Коля у них конферансье.

— Известный артист Ося Осьминогов исполняет новую трогательную душераздирающую песню про килькину любовь! — объявляет Коля.