Рассказы

Листенгартен Владимир Абрамович

Объяснить точно по карте, где находится его дача, он не смог. Пришлось ехать на место. Я обследовал территорию его дачи, осмотрел соседние владения, на некоторых из которых уже были пробурены скважины на воду, и порекомендовал ему место для бурения, указал необходимую глубину скважины, ее конструкцию, сказал, какое приблизительно количество воды он сможет получать, а также сообщил о ее вероятном качестве: пить ее будет нельзя, но поливать огород и зеленые насаждения, учитывая, что почва песчаная, — можно.

Он был мне очень благодарен, денег не предлагал, но повез к себе домой, чтобы угостить шашлыком. В некоторых местах на окраинах Баку были в те времена,

так называемые, «бидонвилли» — районы самовольно застроенные невысокими домами, сложенными из разного подручного материала: камней, кирпичей, обрезков досок, асбоцементных и бетонных плит и т. п. Вид у этих строений был малопривлекательный. Когда Эльдаров привез меня в один из таких районов, я ожидал, что попаду в какую-то халупу. Но войдя в калитку, я был поражен: дом, который выглядел снаружи как хибара, внутри оказался дворцом, стоящим среди прекрасного сада. А самое удивительное, что роль дворовой собаки выполнял большой индюк. Он был совершенно белый (альбинос или такая порода — не знаю), лишь гребень, висевший под клювом, был красный, как у других индюков. Он кинулся на меня и пытался атаковать, пока хозяин ему не объяснил, что я свой — ну точно, как собаке. Когда я уходил, индюк ко мне больше внимания не проявлял.

Не надо думать и то, что наша семья никогда не ела индюшатины. Мой отец был врачом, и временами его благодарные пациенты привозили нам из районов живых индюков. Хотя таких случаев было немало, но в памяти остались два случая, когда полакомиться индюшатиной нам так и не пришлось.

Начну «с Адама». Когда я работал в Яламе, на северо-востоке Азербайджана, ко мне на лето приехала жена с детьми. Семью надо было кормить, и мы регулярно по воскресениям отправлялись на местный базар, чтобы купить мясо, кур. Надо сказать, что поселок Ялама четко делился на две части по национальному признаку: западнее железнодорожной магистрали селились преимущественно лезгины, а по другую сторону — русские. Кур и другую птицу держали и те, и другие. Но у лезгин куры днем бегали по двору и по улице, ночевали на деревьях, а питались тем, что найдется, прикармливали их «рыбной мукой», т. е. перемолотыми рыбными костями, которые продавали по дешевке на местных рыбзаводах. В то же время у русских во дворах были курятники, в которых куры находились постоянно, кормили их зерном и другими продуктами.

Базар был общий, здесь торговали и лезгины, и русские. Как оказалось, покупать кур у лезгин невозможно, хотя они и стоили дешевле — при готовке они остро пахли рыбой.

То же произошло и с индюшкой, которую привезли в подарок моему отцу. Когда ее начали разделывать и готовить на кухне, по всей квартире распространился такой сильный удушливый запах рыбы, что есть индюшку все члены семьи единодушно отказались.

В другой раз благодарный пациент привез большую индюшку, которую поместили на нашем балконе, выходившем на улицу. Мысль была такой: не резать сразу индюшку, а откармливать. Даже если ее ранее кормили «рыбной мукой», то через месяц-два, если ее кормить зерном и прочими хорошими продуктами, запах исчезнет. А зарезать мы ее решили перед Новым годом — будет у нас такой деликатес на праздничном столе.

Мой отец вспомнил, что гусей до революции подвешивали в сетках и откармиливали орехами, которые пальцем проталкивали им в горло. Подвесить индюшку было не к чему. Ее просто за ногу привязали веревкой к перилам балкона. Но кормить ее орехами мой отец пытался.

Однако через некоторое время индюшка заболела: у нее расстроился желудок. Отец начал ее лечить, естественно, давая ей лекарства,

предназначенные в таких случаях для людей. К нашему общему удивлению, это помогло, индюшка выздоровела, поправилась и близился день, когда мы предвкушали удовольствие полакомиться индюшатиной.

Однако однажды, вернувшись с работы, мы обнаружили, что индюшки на балконе нет. Она, по-видимому, сумела перелететь через перила и повисла снаружи балконной решетки. Там она билась до тех пор, пока веревка не оборвалась, а она благополучно спланировала на улицу. Искать ее было бесполезно. Мы были расстроены, все наши труды пропали даром.

А самым неприятным для нас оказалось то, что на следующий день наша соседка рассказала, что в доме наискосок от нас через улицу вчера вечером готовили индюшку. Она недоумевала:

— И где только они ее достали? Не иначе, как им привезли ее из района!

Ловушка

Виктору было 32 года. После окончания института его пригласили работать в научно-исследовательский институт, где он вскоре защитил кандидатскую диссертацию и довольно быстро прошел путь от младшего научного сотрудника до заведующего лабораторией. Он был высоким и приятным молодым человеком, из-за близорукости постоянно носил очки, однако это его не портило. Он не был женат, и постоянной подруги у него не было. В различных компаниях и на вечеринках он всегда был «душой общества», знал бесчисленное количество веселых историй и анекдотов и любил их рассказывать. Среди знакомых и сослуживцев он считался «завидным» женихом.

Лаборатория, которую он возглавлял, была небольшой: научных сотрудников было всего четверо: двое мужчин и две женщины — одна пожилая, а другая молодая. Кроме них в лаборатории было несколько инженеров и техников, а также машинистка. Виктор занимал отдельный небольшой кабинет, где сидел в кресле за большим старинным письменным столом, доставшимся ему от его предшественника, напротив него с другой стороны стола располагалось кресло для посетителей. Кроме этого огромного стола и двух кресел, в кабинете помещались лишь сейф и книжный шкаф.

Однажды в кабинет к Виктору зашла молодая сотрудница его лаборатории, Вера. Она была шатенкой, с хорошей фигурой, большими светло-карими глазами и красивыми пухлыми губами. Многие мужчины в институте оборачивались, провожая ее взглядом, когда она шла по коридору. Вера разложила на столе таблицы и графики, с которыми она работала, и, нагнувшись над ними, стала объяснять, какие именно вопросы у нее возникли. При этом вырез ее платья, и так очень большой, сильно отвис, стали почти полностью видны все ее прелести, которые, надо сказать, были действительно очень привлекательными. Сперва Виктор подумал, что это случайность, но потом обратил внимание на то, что Вера, указывая пальцем на те или иные места в принесенных ею материалах, время от времени приподнимается над столом с тем, чтобы вырез платья отвисал как можно больше. При этом, делая вид, что он ей мешает, она еще больше оттягивала его рукой. Виктор не выдержал:

— Я уже детально ознакомился с внешним видом ваших пышных грудей, которые вы мне столь любезно демонстрируете, — сказал он. — Если вы хотите, чтобы я ознакомился с ними еще детальнее, то делать это надо не на работе!

Виктор ожидал, что Вера смутится, покраснеет, закроет вырез платья, скажет: «Как вам не стыдно так думать!» — или что-нибудь в этом роде. Но вместо этого она игриво спросила:

— А вам понравилось то, что вы увидели?

— Без всякого сомнения, очень понравилось!