Рассказы
Шрифт:
– Там, где ты сидишь, кума Анна, недавно восседала жена адвоката Бойтоша! Но ты этого места больше заслуживаешь!
– Ах, Шандор, Шандор, - задыхаясь, проговорила Анна Чанаки, - ну и сильны вы, мужики! Вот и отец моего паренька тоже... Взвалит мешок пшеницы и несет играючи. А ведь ему, как и тебе, годов немало.
– Чай, ты не одной простоквашей мужа на завтрак потчуешь. И я тоже не на простокваше сижу.
– Ой, корзинку-то мою подыми, кум.
– Чтоб ей ни дна ни покрышки, корзинке этой! Через нее вся твоя погибель!
– Не пропадать
– Да знаю я, знаю.
– И деньгам теперь цена другая стала...
Шандор Шимон уселся на заднее сиденье рядом с Анной Чанаки.
– Ты, Янчи, будешь при нас парадным кучером, а я тем временем за твоей матушкой поухаживаю. Когда-то, давнымдавно, к моим ухаживаниям не прислушивалась, зато теперь, глядишь...
– Ну и чудак ты, Шандор! Будто не знаешь, чего я тебя тогда сторонилась... Ведь в те годы считалось, что бедной девушке не пристало поддаваться на уговоры парня, коли тот из богатой семьи. Иначе запросто можно остаться с носом.
– Ну, теперь тебе это не грозит, Анна. Трогай, крестник... А вот я точно с носом остался и не иначе как из-за того, что Габор Чанаки был на голову выше меня.
– Ох, кум, кабы не постеснялась, я бы спросила, сколько стаканчиков вина ты уже с утра пропустил.
– Поначалу считал и первые пять помню, но после того, думается, еще с пяток опрокинул. Уж больно острая получилась у моей хозяйки картошка с красным перцем.
– Потом тебе и обед острым покажется, уж я точно знаю.
– Как тебе не знать, ведь у кума Чанаки тоже виноградник имеется, проговорил Шимон.
– У меня с ним столько хлопот.
– С кумом или с виноградником?
– Экий ты болтун, Шандор, уж сколько раз я тебе говорила!
– Скажи еще раз, Анна.
– Скажу, не думай.
Янчи, погруженный в свои мысли, сидел впереди. Без особого удовольствия слушал он эту задорную перепалку позади себя. Мальчику казалось, что это он должен сидеть рядом с матерью, чтобы им можно было время от времени и словом перемолвиться. Не шутить, не веселиться, а подбадривать ее, от этого куда больше толку было бы.
И все же паренек радовался, что дядюшка Шимон сумел рассмешить мать, ему бы этого не удалось. Может, и к лучшему, что его посадили вперед? Ведь он, даже не оборачиваясь, по-прежнему видит перед собой опухшие ноги матери и ее лицо, такое бледное, что можно подумать, его не палили все лето в поле знойные лучи солнца. Нет, все же его место рядом с матерью.
Янчи сунул кнут в кожаный чехол: старушку Вильму подгонять не требовалось. Лошадь быстрой рысью, ровно, не сбиваясь с темпа, бежала по правой стороне дороги, увлекая за собой бричку; она двигалась по мелко размолотой щебенке так, словно там была проведена мелом какая-то видимая только ей линия. Вильма уже не радовалась, когда натягивали вожжи, просто знай себе бежала! и бежала своей дорогой. Иногда она качала головой из стороны в сторону, будто говорила: нет, нет!
– на самом деле лошадь всего лишь
– Слышь-ка, Анна, - произнес Шандор Шимон, - а кум Габор не отопрется, что это он своему молодцу когда-то уши сварганил.
– Ас чего бы ему отпираться?
– в ответ засмеялась мать.
– К слову пришлось. И голову он так гордо держит. Настоящий Чанаки!
– Ну, глаза-то у него карие, в Хедьбиро пошел. Вот жалко только, что норов горячий ему от отца достался.
– Да и уши тоже. Янчи, - обратился Шимон к сидевшему на переднем сиденье мальчику, - я тебе не советую при таких ушах против ветра ходить. Больно тяжело будет. Следи, чтобы в уши тебе всегда попутный ветер дул. Тогда быстренько до цели доберешься.
– Ох, кум, ежели не перестанешь, я сейчас с брички слезу.
– Слезешь у себя на дворе, кума. Я с тобой говорю, крестник.
Янчи молча сжимал в руке вожжи. Он пытался справиться с собой, подавить свое недовольство, ему не нравился тон разговора. Ведь он как-никак приехал за больной матерью.
Затем, обернувшись, он почтительно проговорил:
– Крестный, коли не идти против ветра, так сроду и не узнаешь, на что в жизни способен.
– Хорошо ответил, - похвалил его Шандор Шимон.
– Молодец, крестник.
– И он по-ребячески громко расхохотался.
– Не зря я у него крестный отец.
Потом внезапно, без всякого перехода проговорил серьезным голосом, в котором слышались даже угрожающие нотки:
– Скажем, крестник, почему ты после народной школы в гимназию не пошел? Место для тебя нашлось бы. Сейчас много барчуков с родителями за границу сбежало.
– И я ему об этом твердила, но он меня не послушал, - пожаловалась мать.
– Сильно к отцу тянется. И еще говорит, что из книг, какие читает, всему, мол, научится.
– Книги читать - дело хорошее, но диплома за это не дают.
Тут Янчи поспешно обернулся снова:
– Книги читают не ради диплома, крестный.
Но Шандор Шимон пропустил его слова мимо ушей. Он вновь обратился к матери:
– Я видел, он косить научился.
– Научился. Хотя ему еще рановато.
– И впрямь рановато, - заметил Шандор Шимон.
– Но отец-то рядом. Следит, чтобы малый не надорвался.
– Пока отец рядом, не надорвется. Но вдруг пойдет работать со старшими ребятами... С парнями молодыми... Сам знаешь, Шандор, как обидно бывает мальчишке отстать от них!
Шандор Шимон снова стал набивать любимую трубку - подарок крестника, задумчиво кивая головой. Раскурив трубку, он с досадой отбросил обгоревшую спичку.
– Янчи - парень неглупый, Анна. И не блажной какой, чтобы на потеху старшим ломаться. Правда, крестник?
У Янчи все лицо горело от смущения, он с трудом переносил, когда в его присутствии говорили о нем. Однако он и не подозревал, что услышит еще более горькие вещи от людей, сидевших на заднем сиденье.
И вдруг мать проговорила тихо, задыхаясь: