Рассказы (-)
Шрифт:
Три неприятельских судна, идя вслед за пенящим воду пароходом, медленно приближались. Вот они развернулись бортами к Сигнальной горе, пыхнули белыми дымками. Над батареей № 1, на обрывах Сигнальной горы встала пыль. Долго спустя донесся глухой гром.
– Перелет, - сказал мичман, смотревший в подзорную трубу.
Неприятельские корабли окутались дымом, и глухой гром непрерывно катился по морю. Беглым огнем они били по первой батарее, та отвечала.
– Хорошее дело - восемьдесят орудий против пяти!
– сказал мичман и вопросительно посмотрел на Синицына.
– Наша
– Нет!
– сердито отвечал комендор.
Со второй батареи пробовали поддержать соседей, но снаряды едва-едва хватали, доставая на излете. С русских кораблей стрелять не могли, так как враг был скрыт Сигнальной горой. Молча, с суровыми лицами смотрели моряки третьей батареи на неравный бой, который вели их товарищи. Первая батарея защищалась храбро, нанося неприятелю урон. Мысок Сигнальной горы был окутан дымом ее выстрелов и пылью, поднятой вражескими ядрами и бомбами из мортир парохода "Вираго". Однако силы были слишком неравны. Прошло около часу, и батарея стала все реже и реже отвечать на выстрелы кораблей и наконец умолкла. Снова запенил воду пароход, и корабли, повернув, пошли к третьей батарее.
– Ну, ребята...
– сказал мичман, чуть побледнев, и перекрестился.
Матросы последовали его примеру.
Команды застыли у орудий. Комендоры медленно крутили винты, опуская стволы. Враг приближался. Мичман следил за ним в подзорную трубу.
– Первая, огонь!
– крикнул он, махнув левой рукой.
– Вторая! Третья!
Орудия рявкнули одно за другим. Ядра легли недалеко от кораблей, поднимая белые всплески. Матросы заряжали и быстро накатывали орудия на место. Николка, морщась от боли в ушах, подтаскивал к орудиям из порохового погреба картузы с зарядами. С кораблей прогремели ответные выстрелы, но ядра вонзились в обрыв, намного ниже батареи.
– Не достанет до нас, ваше благородие, слабо!
– крикнул комендор второго орудия Бабенко.
Действительно, угол возвышения неприятельских орудий не давал возможности кидать ядра на батарею, расположенную на высоте тринадцати сажен над морем. Матросы повеселели. Мичман скомандовал беглый огонь, и Николка обливался потом, не успевая подтаскивать заряды. Однако, несмотря на беглый огонь третьей батареи и на залпы со второй, корабли подходили все ближе. Наконец "Вираго" отдал буксир. Корабли стали на шпринг17, а пароход развернулся и отошел. На палубах кораблей появились отряды солдат, с баканцев спускали баркасы.
– Десант, - сказал мичман.
– Приготовить картечь!
– Есть!
– отвечали комендоры.
Мичман тревожно посмотрел в сторону городка. Из-за недостатка в гарнизоне людей батареи не имели пехотного прикрытия. В распоряжении главного командования находились стрелковые партии, которые по мере необходимости можно было посылать в угрожаемые места. Мичман снова повернулся к заливу. Десант быстро рассаживался по шлюпкам, и они во всю силу гребцов шли к берегу. Море запестрело от массы гребных судов. Мичман подсчитал, что в десанте было не менее пятисот человек. На батарее же находилось только тридцать пять артиллеристов, вооруженных старыми кремневыми ружьями без штыков.
Мичман переглянулся с Синицыным.
– Вот когда этот обрыв боком нам вылезет, - пробурчал он, намекая на невозможность действовать картечью по неприятелю в мертвом пространстве под обрывом.
В это время раздался нарастающий свист и взрыв где-то позади батареи. В кустах зазвенели по камням осколки.
– Мортира с парохода!
– обернувшись к мичману, сказал Синицын. И увидел Николку, волокущего картуз с порохом. Лицо мальчика пылало воодушевлением. Он, улыбаясь и сверкая глазами, смотрел на Синицына.
– Иди с батареи, малый! Уходи, прошу тебя!
– сказал комендор.
Но тут мичман крикнул:
– Первое!
И Синицын бросился к орудию.
– Огонь! Огонь!
– то и дело кричал мичман.
Орудия с ревом откатывались назад, море вокруг десанта вскипело от картечи. Но шлюпки набегали быстро, скоро они должны были уйти от огня под прикрытие обрыва. Пьию! Пьию! Пьию!
– завыло в воздухе над батареей, и бруствер задымился тонкими струйками. Две шлюпки держались в отдалении и оттуда вели огонь. Дым заволакивал батарею. В грохоте орудий не слышно было, как рвались бомбы из мортиры "Вираго", как звенели в воздухе осколки. Матросов то и дело осыпало землей и камнями, но серьезно раненных пока не было.
– Прекратить огонь!
– крикнул мичман.
Картечь уже не доставала. Матросы схватились за ружья.
З-з-з-м-м-м!
– рвануло бомбу на площадке. Послышался стон. Один из матросов выронил из рук загремевшее ружье. Его ранило осколком в лопатку. Николка, с восьми лет ходивший на охоту вместе с отцом и бивший пулей птицу влет, подхватил упавшее ружье и лег в амбразуру рядом с Синицыным. Тот не стрелял, ожидая, пока неприятель приблизится. Увидев рядом с собой Николку, комендор ничего не сказал, только покачал головой.
Передовые шлюпки десанта подходили к берегу среди фонтанов пены, поднимаемых ядрами со второй батареи и с русских кораблей. Неприятельские корабли перенесли свой огонь на вторую батарею, и она вынуждена была ослабить стрельбу по шлюпкам, чтобы отвечать противнику. Николка, обуреваемый боевым пылом, успел сделать два выстрела, один из которых достал до большого баркаса и отбил щепу от борта. Николка приподнялся на колене, чтобы зарядить ружье, как вдруг почувствовал сильный удар в руку. Опустив глаза, он увидел, что рукав его парусиновой куртки оплывает черной кровью, и тут же почувствовал жгучую боль. Он вскрикнул, и Синицын оглянулся.
– От-то не слухать старших, чертенок!
– встревожено сказал комендор. Иди сюда!
Он отвел Николку за бруствер, быстро оторвал от подола его рубашки длинный лоскут, торопливо заткнул рану куском тряпки, туго стянул руку лоскутом и, подтолкнув Николку в спину, строго сказал:
– Ну, малыш, бог с тобой! Во весь дух беги до лазарета, а то помрешь!
– И ласково погладил мальчика по плечу.
Николка хотел что-то сказать, поднял на комендора глаза, наполнившиеся слезами, но Синицын строго погрозил ему пальцем и, нахмурясь, бросился к амбразуре. Пошатываясь и не разбирая от боли дороги, мальчик побрел к батарее.