Рассказы
Шрифт:
И в этот момент от калитки раздался зычный голос:
– Анто-о-он!
– Все. Пришла...
– тяжело вздохнул Тошка и отшвырнул спичку в сторону. Всю жизнь вот так. Никогда ни одного опыта не закончить. Идем, а то она прилетит сюда, и тогда все пропало.
Мы побежали к дому.
– Тебя где это все утро носит?
– спросила мать нехорошим голосом, подступая к Тошке.
– О чем ты только думаешь, я спрашиваю? Я уже успела огород прополоть и на базар сходить, а у тебя что? Двор не метен, в ведрах ни капли воды, куры не накормлены... Да что же это за наказанье на мою голову послано?
– Подожди, сейчас все будет в порядке, - сказал Тошка, хватая со скамеечки у крыльца ведра.
– Айда, Колька, мы это в один момент...
Гремя ведрами, мы выскочили на улицу и помчались к водоразборной колонке.
– Она если начнет, то до вечера не остановится, - сказал Тошка, обеими руками качая рычаг колонки.
– Но ты не бойся. Это она для виду кричит. Пугает. Вот еще только кур покормим - и полный порядок. Ты не обращай на нее внимания.
Мы потащили ведра к дому. Вода золотыми рыбками билась о светлые жестяные стенки. Иногда рыбки выплескивались через край и обжигали ноги неожиданным холодком. Матери во дворе не было. Мы поставили ведра на скамеечку и накрыли их фанерными кружками. Тошка бросил слетевшимся со всех сторон курам несколько горстей кукурузы:
– Нате, жрите, проклятые!
А я взглянул в ту сторону, где мы оставили зеркала, и внутри у меня все замерло: над яблонями в полинявшее от жары небо поднимался голубоватый столб дыма.
– Тошка, смотри!
В следующий момент мы неслись напролом через кусты крыжовника, через вязкую картофельную ботву по осыпающимся под ногами грядкам к тому месту, где был сложен хворост.
Но куча хвороста лежала целехонькая там, где ее сложил Тошка. Зато рядом с треском полыхала Джойкина будка, а сам Джойка с опаленной на боках шерстью метался вокруг, пытался перегрызть цепь и скулил жалобным, почти человеческим голосом.
Удушливо дымила старая телогрейка, служившая Джойке подстилкой, стреляли золотыми искрами доски, а мы стояли, не веря своим глазам, и смотрели.
– Колька, - наконец прошептал Тошка, - так, значит, это не сказка! Значит, он их все-таки зеркалами...
Да, Архимед сжег флот Марцелла зеркалами, сейчас в этом не было никакого сомнения. Даже всемирно известные ученые не верили в это. А вот он, Тошка Федоров, мой друг, доказал, что историки ничего не перепутали и греки вовсе не такие вруны, как кажется, когда читаешь про их битвы и победы.
– Тошка, это же очень важное доказательство... Надо сейчас же сказать об этом Борису Николаевичу, а потом ученым, а потом написать...
– Нет, так ничего не выйдет, - сказал Тошка.
– Сначала надо сделать настоящий...
И тут за нашими спинами взорвался пронзительный крик Тошкиной матери:
– Да что же вы, ироды, здесь вытворяете, хотела бы я знать?!
* * *
В понедельник по дороге в школу Тошка предупредил меня:
– Смотри, никому не болтай о том, что мы доказали. Еще не время.
– Почему?
– спросил я.
– Доказательство придется делать перед учеными, и не тяп-ляп, а по-настоящему, понял? Поэтому нам придется построить
– А какую установку мы будем строить?
Тошка начал рассказывать:
– Надо взять круглую фанерину побольше и на нее приклеить зеркала. Штук восемьдесят или сто. Чем больше, тем лучше, сильнее жечь будет. А в середине фанерины просверлить смотровое отверстие, чтобы видеть, куда направлять луч...
И тут я понял, до чего все просто и какая гениальная голова у Тошки. Зеркала к фанерному щиту надо приклеить с небольшим наклоном - так, чтобы все зайчики сошлись в одном месте. Можно даже, чтобы они сошлись в ста шагах от фанерины, можно и дальше.
– Тошка, а не кажется тебе, что у нас получится самый натуральный гиперболоид? Только без всяких пирамидок, а солнечный?
– Э, гиперболоид!
– воскликнул Тошка.
– Гиперболоид - это настоящая фантазия. А у нас ничего не выдумано.
И вдруг я вспомнил воскресный день, обгоревшего, стонущего Джойку, крик Тошкиной матери, и радость сразу убавилась наполовину.
– Меня после того случая твоя мать близко к вашему дому не подпустит. Да я и сам не пойду. У меня до сих пор спина будто ободранная.
– Спина...
– с презрением сказал Тошка.
– Что спина? Подумаешь, хлестнула разок ремнем! Тебя что, убавилось от этого, что ли? Инквизиторы сожгли на костре Джордано Бруно. Сожгли! А ты - ремень... А Галилея заставили отречься, будто Земля не вертится. Он отрекся, а потом сказал: "А все-таки она вертится!" Вот были какие люди!
* * *
Все-таки мы решили строить установку в нашем сарае, потому что по вечерам моя тетка дежурила в больнице и, кроме того, у меня был набор столярных инструментов: два долота, ножовка и коловорот.
Фанерину мы добыли на Тошкином чердаке. Я вбил в середину листа гвоздь, привязал к нему бечевку, к свободному концу бечевки - карандаш и начертил на фанерине ровную окружность. Тошка ножовкой обрезал углы, а края зачистил наждачной бумагой. Круг получился белый, гладкий, похожий на рыцарский щит. Его приятно было держать в руках.
Дальше строительство не пошло. Нужны были зеркала. Сто пятьдесят штук. Сто пятьдесят штук - это двадцать рублей (два рубля мы прикинули на разные расходы). Столько денег сразу ни я, ни Тошка никогда не держали в руках. Матери давали нам по пятнадцать копеек на завтрак в школе, да изредка перепадало на кино. Мы подсчитали, что если экономить на завтраках, то нужная сумма наберется только через два месяца.
Тошка печально посмотрел на листок с расчетами и сказал, что, кроме всяких других несчастий, у великих изобретателей и ученых никогда не было денег, и жить им приходилось в мрачных, сырых подвалах или на холодных чердаках, и умирали они в страшной нищете и полном забвении, потому что их изобретения и открытия присваивали себе люди более ловкие. И тут же Тошка рассказал про какого-то крестьянина, который во время крепостного права из тележных колес и козел для пилки дров соорудил велосипед, приладил передачу из просмоленной веревки и откуда-то с Волги приехал на этом чудище в Москву. Москвичи ахали, удивлялись, но изобретателю так ни копейки и не дали.