Рассказы
Шрифт:
– Ваша правда.
– Я встал, хоть и не хотелось мне вставать с этого кресла, до того в нем было покойно.
– Мы еще не ели, а ваше варево так пахнет, что враз чуешь, как оголодал.
– В городе есть хорошие рестораны, их легко найти, - говорит негритянка. Жаль, что вы не познакомились с моим мужем. Он у меня замечательный. В нем вся моя жизнь.
– Передайте ему большое спасибо за телефон, - говорю.
– Вы меня выручили.
– Вас выручить было нетрудно, - говорит она.
– Для чего же еще мы на земле живем, как не затем, чтобы выручать друг дружку. От судьбы не уйдешь, а я вам всего только и помогла, что пойти дальше.
– Давайте надеяться, что все будет хорошо, - говорю и
– Я буду надеяться, мистер Мидлтон. Мы с Террелом оба будем надеяться.
Я все махал ей рукой, пока не ушел в темень к укрытой в ночи машине.
Когда я добрался до нее, такси уже пришло. Видны были красно-зеленые огоньки на крыше: они просвечивали сквозь высохшее белье, и я забеспокоился не наговорила ли Эдна чего-нибудь такого, из-за чего нам не поздоровится, чего-нибудь о машине или о том, откуда мы, мало ли чего. Вот тогда я и подумал, что никогда не умел ничего толком замыслить. Вечно у меня между тем, что я замыслил, и тем, что случалось, был зазор, и мне приходилось применяться к обстоятельствам и надеяться, что я не влипну. Для закона я нарушитель. Но думал-то я по-другому, не как нарушитель, и я не хотел ничего нарушать святая истинная правда. Но как-то я прочел надпись на салфетке: от замысла до поступка путь не близкий. Мне мои поступки обходились дорого: частенько поступки мои были поступки нарушителя, а замыслы мои были - чистое золото, не хуже того, что добывали там, где горели и сверкали огни.
– Папк, мы тебя ждем, - говорит Черил; я уже пересек дорогу.
– Такси здесь.
– Вижу, - говорю и схватил Черил в охапку.
Шофер сидел на водительском месте, покуривал; свет в салоне не выключен. Эдна в ковбойской шляпе стояла, опершись промеж хвостовых фар о багажник.
– Что ты ему рассказала?
– спрашиваю; я уже подошел к ней.
– Ничего, - говорит.
– Было б о чем рассказывать.
– Он видел машину?
Она скосила глаза туда, где за деревьями был спрятан "мерседес". В темнотище ни зги не видно, слышно только, как Дючонок копошится в подросте, чего-то ищет, да ошейник его бренчит.
– Куда путь держим?
– говорит.
– Я такая голодная - того и гляди сомлею.
– Эдна злится, - говорит Черил.
– Она на меня огрызалась.
– Все мы устали, детка, - говорю.
– Так что ты уж постарайся быть поласковее.
– Она-то не больно ласковая, - говорит Черил.
– Сбегай за Дючонком, - говорю.
– И мигом назад.
– Мои вопросы здесь, похоже, мимо ушей пропускают, так надо понимать? говорит Эдна.
Я обнял ее.
– Вот уж нет.
– Небось подыскал себе в трейлерах бабу и решил с ней остаться? То-то тебя так долго не было.
– Это ты зря, - говорю.
– Я должен был так держаться, чтоб комар носа не подточил и мы в тюрьму не загремели.
– Чтоб ты не загремел.
– Эдна хихикнула, и мне этот ее смешок не понравился.
– Правда твоя. Чтоб я не загремел, - говорю.
– За решетку упрячут меня. Я посмотрел на большое, ярко освещенное скопище белых домов и белых огней позади трейлерного парка, на перья белого дыма, уносящиеся в бездушное вайомингское небо, - эта куча домов впритирку смахивала на небывалый привидевшийся в диком сне замок, где стоит такой гул, что можно оглохнуть. Знаешь, что там за дома?
– говорю Эдне, а она стоит, где стояла, и, похоже, готова тут хоть весь век простоять.
– Нет. Но это не мотель и не ресторан, так что мне без разницы.
– Золотой рудник - вот это что, - говорю и посмотрел на золотой рудник, а он, это я теперь понял, подальше будет, чем поначалу казалось, хоть в холодном небе он и рисовался громадным, близким и высоченным. Я подумал, что его бы надо обнести стеной и сторожей поставить, а то кругом одни огни, забора и
И тут Эдна как закатится. И не злорадным смехом, от которого меня коробило, а участливым смехом, смехом от всего сердца - так смеются, когда шутке радуются, так она смеялась, когда я впервые увидал ее в Мизуле, в баре "У восточных ворот" в 1979-м, так мы с ней смеялись, когда Черил еще жила с матерью, а я не крал машин, не сбывал поддельных чеков, а имел постоянную работу на бегах. Времечко было получше, как ни погляди. Я услышал ее смех и поди пойми почему - тоже засмеялся; мы стояли за машиной в темноте и смеялись-потешались над золотым рудником посреди пустыни, я одной рукой обнимал Эдну, Черил нашаривала в темноте Дючонка, таксист покуривал в машине, у нашего краденого "мерседес-бенца" - а уж какие надежды у меня были на него там, во Флориде, - колеса ушли в песок, и больше я его не увижу - мне здесь не бывать.
– Меня всегда интересовало, как выглядит золотой рудник, - говорит Эдна, а сама смеялась-заливалась, аж слезу вытирала.
– Меня тоже, - говорю, - меня давно любопытство разбирало.
– Ну и дураки же мы, верно, Эрл?
– говорит она и смеется, остановиться не может.
– Два сапога пара.
– Что ж, может, оно и к добру, - говорю.
– С чего бы? Наш он, что ли, этот рудник? Хоть тут и много чего есть, да не про нашу честь, - а сама все смеется.
– Мы его видели, - говорю и указал на него пальцем.
– Вот он тут. Значит, мы теперь к нему ближе. А кое-кому и вовсе не довелось золотой рудник повидать.
– Как бы не так, - говорит она.
– Как бы не так, нам его не видать как своих ушей.
Повернулась и села в такси - ехать хочет.
Таксист ничего не спросил - ни что с машиной, ни где она: похоже, ничего не заподозрил. А значит, мы вчистую развязались с ней, и какое мы к ней имели отношение, узнают, когда уже поздно будет, а то и вовсе не узнают. Таксист, пока мы ехали, понарассказал нам много чего о Рок-Спрингсе: мол, из-за рудника из-за этого сюда народу за последние полгода понаехало отовсюду, и из самого Нью-Йорка тоже, и почитай что все живут в трейлерах. Проституток из Нью-Йорка - он их называл "бардамки", - как запахло большими деньгами, понавалило сюда видимо-невидимо, и вечерами по улицам раскатывают "кадиллаки" с нью-йоркскими номерами, битком набитые неграми в здоровенных шляпах, которые этими бабами управляют. Рассказал, что теперь каждый пассажир, кто в такси к нему ни сядет, перво-наперво спрашивает, где найти бабу, и на наш вызов он не хотел ехать по той причине, что несколько трейлеров рудник отвел под бардаки - для инженеров и компьютерщиков: семьи-то у них далеко. Рассказал, что ему опостылело гонять туда-сюда - добро б за делом за каким, а то за пакостью. Рассказал, что "60 минут" даже сделал об их городе программу, после чего в Шайенне был скандал, но пока бум не кончится, ничего не поделаешь.
– А все благоденствие, - говорит таксист.
– К счастью, по мне, лучше быть бедным.
Он сказал, что во всех мотелях дерут втридорога, но раз мы люди семейные, он покажет нам один недурной мотель, где цены божеские. Но я сказал, что нам нужен самый что ни на есть хороший мотель, куда пускают с собаками, и пусть цены кусаются, нам плевать: день выдался тяжелый, и хотелось бы его закончить красиво. Мало того, я знал, что в занюханных гостиничках, расположенных черт-те где, полиция тебя скорее будет искать - и как пить дать найдет. Моих приятелей вечно хватали в занюханных гостиничках и туристских мотелях, о которых никто и слыхом не слыхивал. А вот в "Холидей иннах" или в "Трэвел лоджах" - никогда.