Рассказы
Шрифт:
Потом первый.
Потом снова второй…
Мыши живут недолго, и как нельзя балансировать иглой на кончике носа, потому что она слишком коротка, так и короткого мышиного века не хватает для достижения равновесия.
Но человеческая жизнь…
Однако надо же всё это привести в порядок.
Плохо и то, что во всех семьях всё перемешано, как в семье Греко — сам он сейчас омолаживается, его сын старится, а Минни (я, кажется, забыл упомянуть, что женился он на Минни?), Минни завершила второй цикл омоложения и теперь снова старится.
Но есть вещи и похуже
Начать с того, что, видно, не так уж далеко то время, когда мы израсходуем всё пространство. Я имею в виду не время, а именно пространство. Жизненное пространство.
Ну, пусть теперь люди, достигнув зрелости, начинают попеременно молодеть и стареть без конца. Это-то ладно…
Но, чёрт побери! Хотел бы я, чтобы хоть время от времени кто-нибудь умирал!
Перевод Г. Хромова
Лечение
Она проснулась, но не почувствовала желания узнать, где находится.
Сперва появилось ощущение: она существует, она жива, когда должна была быть мёртвой; потом — сознание того, что боль стала полновластной хозяйкой её тела.
А потом мысль: «О боже, теперь я буду не просто некрасивой, а уродкой».
От этой мысли по ней прокатилась волна паники, но она была слишком усталой, чтобы долго испытывать какое бы то ни было чувство, и скоро заснула.
Потом, когда проснулась во второй раз, она задумалась: где же она теперь?
Понять это было невозможно. Вокруг мрак и молчание — мрак полный, молчание абсолютное. Она снова ощутила боль — тупую, равномерно разлившуюся по всему телу. Ныли ноги и руки. Она попыталась их поднять и обнаружила, что они её не слушаются. Попыталась согнуть пальцы — и тоже не смогла.
Она была парализована, не один мускул ей не повиновался.
Безмолвие было таким полным, что наводило страх. Ни намёка на шорох. До этого она была на космическом корабле, но сейчас не было слышно никаких привычных звуков: ни скрежета, ни ударов металла о металл, ни голоса Фреда, ни даже медленного ритма собственного дыхания.
Потребовалась целая минута, чтобы она поняла, почему ничего не слышит; а когда поняла, то не могла в понятое поверить. Но скоро ей стало ясно, что она не ошиблась: такое безмолвие царит потому, что она оглохла.
А также стало ясно другое: мрак так непрогляден потому, что она ослепла.
И ещё одна мысль: почему, чувствуя боль в ногах и руках, она в то же время не может ими двигать? Что за странная форма паралича?
Она гнала от себя ответ, но неодолимо, хотя и медленно, он обретал ясные очертания: это вовсе не паралич. Она не может двигать руками и ногами потому, что их у неё нет. Боли, которые она испытывает, — фантомные, они не вызваны никакими внешними раздражениями.
Когда всё это дошло до неё окончательно, она впала в обморочное состояние.
Очнулась она против своей воли. Отчаянно, изо всех сил она попыталась не думать и не чувствовать — подобно тому, как уже не видели её глаза и не слышали уши.
Но назойливо лезли в голову мысли: почему она
Фред наверняка погиб. Астероид появился совершенно неожиданно; столкновение было неизбежно. Чудо, что спаслась она, если это можно назвать спасением: безглазый, безрукий и безногий обрубок, лишённый всяких средств связи с внешним миром, она теперь была более мёртвой, чем живой. И нельзя поверить, чтобы Фред тоже мог остаться в живых — так же, как и она. Так лучше — Фреду теперь не придётся, глядя на неё, подавлять дрожь ужаса, не придётся переживать из-за того, что стало с ним самим. Он всегда был красавцем, и для него увидеть себя искалеченным и обезображенным равносильно смерти.
Надо найти способ последовать за ним, убить себя. Конечно, это очень трудно, когда у тебя нет ни рук, ни ног, нет возможности узнать, где ты и что тебя окружает; но всё равно, рано или поздно она что-нибудь придумает. Она слышала от кого-то, что люди душат себя, проглатывая собственный язык. Теперь, когда она вспомнила об этом, настроение её поднялось. Она может попробовать это прямо сейчас, может…
Нет, не может. Она не поняла этого сразу, но поняла теперь: языка у неё нет.
Она не потеряла сознания, хотя желала этого всей душой. Она поду — мала: «Нужно просто напрячь волю, заставить себя умереть. Умри, беспомощный обрубок, оборви пытку; умри, умри, умри!..»
Но она не умерла, и через некоторое время ей пришла в голову новая мысль: кроме них с Фредом на корабле никого не было, и не было, и не было никакого другого корабля где-либо вблизи. Кто же тогда не дал ей умереть? Кто подобрал её искалеченное тело, остановил поток крови, стал лечить её раны, сохранил ей жизнь? И для чего?
Безмолвие не давало ответа, и не давал ответа собственный её разум. Прошла целая вечность, и она вновь погрузилась в сон.
А когда проснулась, услышала голос:
— Вы чувствуете себя лучше?
«Я слышу! — мысленно закричала она. — Какой странный голос, с таким необычным акцентом. Вообразить что-нибудь похожее я бы никогда сама не смогла, — значит, я уже не глухая! А может и не слепая? Может, это просто был кошмар, и…»
— Я знаю, что ответить вы не можете. Но не бойтесь, скоро вы снова будете говорить.
Чей это голос? Не мужчины, но и не женщины. Странно хриплый, но с чёткой артикуляцией, монотонный и вместе с тем приятный.
— Ваш муж тоже жив. К счастью, и он, и вы попали к нам сразу после наступления смерти.
К счастью? Её охватила ярость. Лучше бы вы дали нам умереть! Хватит того, что осталась в живых я, беспомощная калека, во всём зависящая от других. Но знать, что жив Фред, знать, что он увидит меня такой, какой я стала теперь — безобразной до ужаса… Нет, мне этого не вынести. Верните мне дар речи, и первое, о чём я попрошу, так это чтобы меня убили. Я не хочу жить!
— Возможно, желание смерти, которое вы сейчас испытываете, покинет вас, когда вы узнаете, что способность владеть конечностями и органами чувств будет вам возвращена. На это потребуется некоторое время, но сомнений в исходе нет никаких.