Рассказы
Шрифт:
ЯНУС /ДИОНИСУ/. Дионис, у тебя снова был приступ?
ДИОНИС /скорбно-патетически/. Янус, вся наша жизнь — сплошной приступ! Я бы давно с ней покончил, когда бы недуг не представил мне повода для поучительных наблюдений. Я терзаюсь лютыми болями! Жесточайшая рвота продолжалась недавно три дня… Я хотел умереть! Кто расскажет о тяжести, которая давит на мозг, на глаза и о том, как все тело немеет с макушки до кончиков пальцев? После таких испытаний уже понимаешь, что человек — не шедевр по сравнению с тварями, — просто культурный неженка — выродок!
ЯНУС. А вот «досточтимый»
ДИОНИС. Кант правильно делает, что смеется над простаками вроде тебя. Над вами стоит смеяться!
ЯНУС. Он нанес оскорбление величайшему из духовидцев Европы — доктору Сведенбергу! Ты ведь сам говорил: «Кто смеется над суеверием, тот засыпает истоки собственной расы»! Кант посмел назвать Сведенберга шарлатаном и врагом разума!
ДИОНИС. Он не ошибся, ибо сам Разум является в мир неразумным путем, неся человечеству только несчастье. Мыслящий дух засоряет поры земли, лишает ее питательных соков, опустошая пространство!
ЯНУС. Но Кант назвал Сведенберга «Врагом Истины»!
ДИОНИС. Он и здесь попал в точку: с тех пор, как Сократ и Платон взялись проповедовать ИСТИНУ, они перестали быть Великими Греками! ИСТИНА угрожает существованию: в ней проявление духа больного животного!
ЯНУС. А вот некто фон Зайдлиц считает Канта «Надеждой Германии»!
ДИОНИС. Кстати, а где он, этот фон Зайдлиц, теперь?
ЯНУС. Говорят, — при дворе Короля… Давно от него из Потсдама — ни слуху, ни духу.
ДИОНИС /загадочно/. Что ж… Все решает магия обстоятельств. Обстоятельства, Янус, сильнее людей. Они всегда роковые… Много значит происхождение. Мы вот с тобой происходим из «плоти и крови»… горячечного воображения Канта… Наши тезки — небожители древних. Твой — к примеру, был в Элладе Богом дверей, и к тому же — двуликим.
ЯНУС. А твой?
ДИОНИС. Придет время… и мой Дионис превратится в излюбленное божество величайшего из сынов человеческих — Фридриха Ницше!
ЯНУС. И чем он себя обессмертит — твой Ницше? Кем же он станет?
ДИОНИС. Мессией! Светозарным пророком! Мне даже оказана честь… страдать одной с ним болезнью! Сознание этого придает мне силы терпеть!
ЯНУС. А что будет с Кантом?
ДИОНИС /выждав паузу/. Найдутся потомки, которые скажут о нем: /Подняв палец, вещает./ «Философия Иммануила Канта… принижала науку, очищая место для Бога. Она отражала бессилие обывателя и служила увековечению порядка, основанного на… угнетении масс»!
ЯНУС. Хоть сразу и не «врубиться»… но чувствую, сказано сильно! Какой после этого дурень вспомнит о Канте!
ДИОНИС. Верно… Дурень не вспомнит.
ЯНУС. Фу ты — ну ты! Ненавижу вас, умников! А его так — в первую голову!
ДИОНИС. Чем же он провинился?
ЯНУС. А пусть не высовывается! Ненавижу выскочек, которые норовят до всего докопаться! Простым людям, от них — одно беспокойство! Но Кант — хуже всех: рядом с ним себя чувствуешь… как «нагишом»!
ДИОНИС. Разве он виноват, что умнее подобных тебе простаков?
ЯНУС. Это надо еще доказать! Вот увидишь, как я его нынче припру! У меня для него есть сюрприз…
ДИОНИС /решительно/.
Свет гаснет, а когда зажигается снова — видим на той же лужайке светловолосую даму, лет тридцати пяти. Это графиня КАЙЗЕРЛИНГ. Сидя на раскладном стульчике перед мольбертом и что-то про себя напевая, она дописывает портрет. ЯНУС и ДИОНИС подходят к графине.
ЯНУС /зычно/. День добрый!
КАЙЗЕРЛИНГ /вздрагивает/. Янус, как вы меня напугали!
ДИОНИС /вкрадчиво/. Добрый день, графиня!
КАЙЗЕРЛИНГ. Здравствуйте, господин Дионис!
ДИОНИС /показывая на мольберт/. Решили увековечить бывшего гувернера ваших малышек?
КАЙЗЕРЛИНГ. О! Вы его знаете?!
ЯНУС /похохатывает/. Кто же не знает господина Канта, сделавшего, «головокружительную» карьеру — из гувернеров, да прямо… в помощники библиотекаря!
ДИОНИС. Кант — занятная личность… Но для натурщика, на мой взгляд, — чуть суховат.
КАЙЗЕРЛИНГ /горячо/. Что вы, господин Дионис! Такое лицо — находка для живописца! Наверно, здесь нужна кисть настоящего мастера. Вы посмотрите, какой изумительный лоб! Он точно светиться… Видимо, я не смогла передать…
ДИОНИС. Простите, графиня… в «светящихся лбах» я профан.
ЯНУС. В сорок лет стать помощником библиотекаря… Мне сдается, — это «лоб-пустоцвет»!
КАЙЗЕРЛИНГ. Мне кажется, он равнодушен к успеху.
Появляется КАНТ. Он — невысок, строен, подобран, сжат, как пружина. Ему чуть больше сорока, но выглядит лет на десять моложе.
ЯНУС /не замечая КАНТА/. Зато пользуется успехом у такой дамы… Не понимаю, графиня, что вы нашли в этом сыне шорника?
КАНТ. Здравствуйте, графиня! Простите, что заставил вас ждать! Добрый день, господа!
ЯНУС и ДИОНИС отвечают едва заметным кивком головы.
КАЙЗЕРЛИНГ. Наконец-то, Иммануил! Я боялась, вы совсем не придете… Хотелось закончить портрет. Остались штрихи… Пожалуйста, наберитесь терпения. /КАНТ становится около дерева./ Так… Хорошо… /Рисует./ Иммануил, сегодня вы просто сияете!
КАНТ. Я счастлив, графиня, что в этом прекраснейшем из миров нашлось местечко и для меня!
КАЙЗЕРЛИНГ. В последнее время вы много работали…
КАНТ. Завершен фантастический труд!
КАЙЗЕРЛИНГ. Не знала, что вы фантазер!
КАНТ. Я попробовал дать историю Неба, основываясь лишь на данных науки…
КАЙЗЕРЛИНГ. Не боитесь повторить Декарта?
КАНТ. С тех пор многое прояснилось.
КАЙЗЕРЛИНГ. Вы кому-нибудь показали работу?
КАНТ. Издателям. Со дня на день жду корректуру книги.
КАЙЗЕРЛИНГ. Вас можно поздравить!
КАНТ. Я счастлив, графиня!
КАЙЗЕРЛИНГ. Вы — талантливый человек.
КАНТ. Я — Гений! На меньшее не согласен!
КАЙЗЕРЛИНГ. А я считала вас скромником.
КАНТ. Только столкнувшись с издателями, понимаешь: для того, чтобы написать книгу можно быть просто способным. Но чтобы ее издать, нужно быть или гением, или богатым… Я полагаю, ученый должен иметь лишь известную проницательность. В принципе между Ньютоном и любым обывателем нет большой разницы… Тогда как способность художника строить собственный мир практически непостижима наукой.