Рассказы
Шрифт:
Отец дорожил маминым здоровьем несравненно больше, чем собственным, — и возил ее к медицинским светилам. Но светила светили не одинаково и в разные стороны. Одни обвиняли мамины бронхи, другие предъявляли тяжелые претензии к ее легким. И лишь самый авторитетный маг поставил диагноз с поэтичным именем «ал-лер-ги-я».
Но на что именно была аллергия у мамы? Опять возникли, как ныне говорят, альтернативные мнения: одни предполагали, что мама аллергирует на запахи, другие — что на кошку с собакой, но авторитетнейший маг, поставив точку
Я, хоть и не был магом, давно уж заметил, что мама кашляла, если с чем-то была не согласна или о чем-нибудь беспокоилась. А пытались — надо же! — опорочить Машеньку с Гошей. Люди, у которых есть собаки и кошки, наоборот, дольше живут. Об этом я услышал по радио. И это полностью совпадало с мечтою отца по отношению к маме.
— Хочу, чтобы ты меня надолго пережила, — регулярно повторял он.
— И как же я без тебя буду?
— Давай оба жить долго! — приходил отец, как говорят ныне, к консенсусу. — Столько из разных языков нахватали слов, что не знаешь, какой язык изучать! — возмущался отец. И не изучал ни одного.
Если дорогу нашей семье преграждали (в буквальном смысле!) природные или погодные препятствия — сугробы, лужи, какие-нибудь рытвины или ямы, — отец играючи вскидывал маму на руки и перешагивал через преграды. При его мускулах это было нетрудно. Но он вообще стремился нести маму на руках через жизнь…
— Если б все сильные защищали и носили на руках (пусть в переносном смысле) всех слабых и нездоровых! — проявлял я себя гуманистом.
Отец был тверд в жизненной походке, как и в буквальной, был силен не одними лишь мускулами, но и чувствами. Если при нем начинали восторгаться чьей-то женской неотразимостью, он обращал свой взор к маме, давая понять, что сравнить с нею некого.
Из-за маминого нездоровья он относился к ней с нежной, трепетной бережностью, что людям наступательной воли чаще всего не свойственно. «Мы за ним, как за каменной стеной, — сказала мне мама. И закашлялась: сравнивать отца со «стеной» показалось ей неэтичным. — Мы за ним, как в самой надежной крепости».
Мама выразила опасение:
— Учительница может счесть неудобным встречаться со своим учеником у него дома.
— Почему?! — вскричал я. — Ей будет очень удобно!
— Откуда тебе известен ее характер? Она же недавно у вас в гимназии.
— Все, за что получают, удобно! — вместо меня ответил отец. — Тем более, что взгляд у нее какой-то неискренний. Себе на уме!
«Взгляд у нее загадочный, какой и должен быть у красивой женщины!» — молча возразил я отцу.
— Видел ее один раз — и больше не тянет общаться, — настаивал он. — Вспомни, как она отзывалась о нашем сыне!
Отец мог как угодно меня осуждать, но если это делал кто-то со стороны, он бросался в танковую атаку.
«Зачем же ты при ребенке?» — изумились мамины глаза.
— Я видела ее тогда же, на родительском собрании, — и
— К нам домой! — восторженно подхватил я.
— Не сомневалась, что когда-нибудь Витя захочет овладеть математикой! И это сбылось…
Не могу сказать, что тогда уже я хотел овладеть Виолеттой Григорьевной. Так далеко в своих намерениях я не зашел. Но ликовал я, конечно, предвкушая встречи с математичкой, а не с математикой.
Где-то я случайно прочел, что женщины нередко предпочитают мужчин гораздо более молодых, чем они сами… Я был гораздо моложе Виолетты Григорьевны, но, к сожалению, еще не был мужчиной. Однако ее лицо и ее плечо… Пока мне хватало и этого! «А там… Подрасту! Буду как можно хуже учиться до самого последнего класса, а она будет к нам ходить и ходить… Тем временем я и стану постепенно превращаться в мужчину. Возрастная же разница сохранится, что так нравится женщинам!» Эти планы воодушевляли меня.
— Когда пойдешь объясняться относительно Вити, заговори осторожно и о домашних занятиях, — сказала мама отцу.
— Осторожно? — усмехнулся он. — Она еще начнет торговаться по поводу суммы!
«Зачем же ты при ребенке?» — опять изумились мамины глаза. Вслух же она сказала:
— Но папа прав, безусловно, в том смысле, что приработок для учителей и врачей сейчас очень важен. Даже спасителен. А если она все-таки не возьмется?
— Возьмется и возьмет! — снова грохнул отец.
Мамины глаза, как обычно, расширились: «При ребенке!» И ее стал одолевать кашель.
— Успокойся… Все будет в порядке. Пойду и договорюсь.
Отец заспешил к маминой «аптечке», а потом за водой на кухню.
Когда сильный и волевой человек суетится, его становится жалко.
Я так нетерпеливо прохаживался по коридору, присаживался в столовой, вскакивал то с дивана, то со стула и снова прохаживался, что мама с удовлетворением произнесла:
— Наконец, ты оценил значение математики! Понял, что это гимнастика ума. И что необходима она, как всякая гимнастика, каждому человеку… А не одним, как ты выражаешься, технарям. Не сомневаюсь, что папа вернется с положительным результатом.
Отец вернулся с результатом неопределенным.
— Предпочитаю общаться с простыми людьми, например, с работягами на своей фирме, — сказал он, стягивая с себя пальто, будто обузу, которую взвалил на него характер Виолетты Григорьевны.
— Отказалась?! — вскрикнул я так, что даже мой танкообразный отец вздрогнул.
— Уж не намылился ли ты в доктора математических наук?
Слово «намылился» вызвало кашель маминого протеста. Она не желала, чтобы такие слова были «вначале»… или даже в конце отцовских высказываний.