Рассказы
Шрифт:
— А может, она пешком в банк пошла? Вы ей вчера хорошо объяснили, что у нее машина будет?
— Пешком?! Это за десять-то километров!!! С такими деньжищами?!
— Я все-таки проедусь, посмотрю, — вскинулся майор и, на ходу цепляя фуражку, кинулся прочь из конторы.
На крыльце он с разбегу вонзился в группу оживленно жестикулирующих людей, среди которых узнал полковника из прокуратуры, которого уже полчаса считал уехавшим, шапочно знакомого замполита из саперного батальона, еще какого-то военного и троих своих водителей... Оказалось,
Тем временем Юркина спутница-прокурорша начала проявлять признаки беспокойства. Она все с меньшим вниманием слушала анекдоты, реже смеялась и все время крутила головой, озирая окрестности. Когда оставалось всего ничего до станции Оловянная, она не выдержала:
— Послушайте, а куда мы едем?
— То есть как — куда? — удивился Юрка. — Здесь дорога одна.
— Я вижу, что одна, — занервничала спутница, — куда она ведет?
— В Читу, конечно. — Юрка удивился еще больше.
— В Читу?! — пискнула прокурорша. — Зачем в Читу? Мне надо в Бырку, в магазин, а потом в Безречную!
— Ну откуда же я знаю, зачем? — Хорошевский пожал плечами. — Мне приказано — доставить вас в прокуратуру. А уж зачем — это ваше дело.
— Приказано?! Кем?!!! Я не поеду ни в какую прокуратуру!
— Слушайте, я-то тут при чем? Командир дивизии отдал распоряжение, я выполняю.
— Остановите машину! — в голосе прокурорши послышались плаксивые ноты. — Остановите немедленно, или... или... или я за себя не отвечаю!
Она прижала к себе свой «дипломат», забилась в дальний угол кабины и оттуда дикими глазами смотрела на Хорошевского. Юрка начал проявлять характер. Не вступая в дальнейшие пререкания со своей пассажиркой, он решительно скрестил руки на груди и уставился в другую сторону. Перехватив удивленно-испуганный взгляд сержанта, Юрка глазами сделал ему знак не обращать внимания на выходки вздорной бабы и ехать, куда ехал.
Прокурорша возилась в своем углу, шуршала какими-то бумажками и клацала замками «дипомата». Хорошевский твердо решил ее игнорировать и выполнить приказ во что бы то ни стало, поэтому подпрыгнул от неожиданности, когда она вдруг истерически крикнула ему в ухо:
— Руки вверх!
Старлей обернулся и обомлел.
Со смешанным выражением смертельного испуга и решительности в широко распахнутых глазах женщина смотрела ему в лицо. В правой руке она держала самый настоящий пистолет, в левой — ярко раскрашенный баллончик. Обе руки отчаянно тряслись.
Первым на новый поворот событий отреагировал сержант Дима. Выписав несколько зигзагов на узкой дороге, он съехал передним правым колесом в кювет, распахнул дверь и вывалился из кабины, оставив Хорошевского один на один с ненормальной прокуроршей.
Юрка слегка замешкался. Над ним неотвратимо, словно проклятие, висело напутствие Файзуллаева. Но с другой стороны, слово прокурора, к тому же вооруженного, тоже кое-что да значит.
— Послушайте, — начал Юрка, стараясь унять дрожь в голосе, —
Прокурорша смотрела на него окоченевшим взглядом, молчала и казалась почти парализованной. Сочтя, что переговоры движутся к успеху, Хорошевский с максимальной деликатностью потянулся к пистолету, чтобы изъять его у своей неуравновешенной спутницы. Это было его ошибкой.
— Не трожь, гад! — пионерским голосом воскликнула прокурорша и нажала головку распылителя.
Кавалькада из УАЗика и майора Черняева верхом на мотоцикле подоспела как раз в тот момент, когда Юрка в полуобморочном состоянии вывалился из кабины на дорогу. Он жмурился, тер кулаками глаза и ругался невероятными словами. Еще через несколько минут подъехал хромоногий ГАЗ Вити Рогулькина. Выпрыгнувшие из УАЗа Ванюшин и Файзуллаев кинулись к Юрке, неторопливо выбравшийся вслед за ними полковник прокуратуры предпочел наблюдать за происходящим на расстоянии.
Майор Черняев, спешившись с мотоцикла, бросился к пассажирской двери кабины и успел как раз вовремя, чтобы подхватить обезумевшую Юркину попутчицу. Следом за ней на ноги майору упал пистолет и тяжелый «дипломат». Ярко раскрашенный баллончик она продолжала сжимать побелевшими пальцами. Баллончик все еще шипел и выплевывал остатки сильно пахнущего вещества.
Когда после некоторой суматохи стало ясно, что ни ее, ни Юркиной жизни ничто не угрожает, генерал и подполковник начали говорить разом, на повышенных тонах и обращаясь одновременно друг к другу, к Юрке, к Юркиной пассажирке и начальнику военторга. Понять, кому именно адресуется та или иная фраза, вскоре стало невозможно, но никто и не пытался. Даже комдив, поймав от Файзуллаева семиэтажный комментарий, предназначавшийся Хорошевскому, пропустил его мимо ушей.
— А какого хрена! — кипятился Юрка. — Она бы хоть сказала, кто такая! Села и едет... У нее на лбу не написано!
— А я откуда знала! — с рыданиями вторила «прокурорша». — Я села, он поехал! У них тут у всех... Машины одинаковые! Все в камуфляже! И рожи у всех... — Хорошевский с Рогулькиным насторожились, выпятили челюсти и втянули животы.
Начальник военторга, не пришедший еще в себя после шока, вызванного исчезновением инкассатора, не слушал их перепалку, только изумленно мотал головой и приговаривал:
— Барда-а-а-ак... Ну, барда-а-а-ак...
Рогулькин, давно так не развлекавшийся, восхищенно сиял глазами и старался не пропустить ни одной мелочи.
И тут вдруг молчавший до сих пор полковник из окружной прокураторы громко хмыкнул. Ванюшин и Файзуллаев, как по команде, повернулись к нему, ожидая приговора. На лице полковника отражалась тяжелая внутренняя борьба — губы кривились, щеки раздувались, усы ерзали из стороны в сторону, как большая энергичная гусеница. В конце концов полковник не выдержал и громко расхохотался.