Рассказы
Шрифт:
Лодка-цель погрузилась в назначенном квадрате, а корабль начал утюжить море, отыскивая супостата.
На мостике скучал старпом. Накануне он впервые за последний месяц побывал на берегу и сейчас был занят воспоминаниями о празднике души и размышлениями насчет краткости мига бытия и вообще счастья.
Он всё пытался вспомнить, у какой из трех девушек, разделивших с ним стол в ресторане, он вчера ночевал и по какому из трех телефонов ему следует звонить, когда командир его снова отпустит на «размагничивание».
За ним наблюдал командир. Зрелище его забавляло.
Минера на берег не спустили, и он был хмур.
Штурман делал вид, что он прокладывает курс поиска, а на самом деле он давно уже согласовал со штурманом подводной лодки — своим однокашником — место встречи и время, и теперь только делал вид, что все это ему стоит большого человеческого здоровья.
Комбриг в тот момент дремал в кресле.
Словом, все были при деле.
Наконец, штурман решил, что «хорош мотаться», и проложил то, что давно хотел проложить.
Спустя какое-то мгновение акустики немедленно обнаружили притаившуюся лодку, и корабль ринулся в атаку.
Старпом, выйдя из состояния задумчивости, обнаружил, что времени до момента сброса гранаты совсем не осталось, а сбросить ее должен именно он, и потому он решил на ют (задница корабля) не спускаться, а запузырить ее в воду прямо с мостика.
Вот тут-то и случилось то, что и должно было случиться.
Брошенная граната попала в одну из штыревых антенн, спружинила и, изменив направление, полетела не в воду, а на ют.
В это время, укрывшись за кормовой башней, там мирно курили трое: мичман, старшина второй статьи и матрос первого года службы Появление на юте гранаты стало для них большим сюрпризом, но они не растерялись. Мичман со старшиной второй статьи, не сговариваясь, прыгнули за борт, а матрос первого года, не успевший выпрыгнуть, просто пнул гранату ботинком, и она полетела вдогонку за мичманом и старшиной.
Все, ну просто все, обосрались.
Под словом «все» я понимаю: командира, комдива, старпома, штурмана и даже хмурого минера, не спущенного вчера. Граната взорвалась, не долетев до воды.
К этому моменту мичман и старшина уже вовсю под водой удирали подальше от борта.
Матроса наказали.
— За что? — спрашивал нас Кузанов и тут же сам отвечал:
— За проявленную инициативу. Видишь, начальник прыгнул за борт — прыгай за ним и нечего гранату пинать!
ИНДОНЕЗИЯ
Случилось это в те времена, когда мы дружили с Индонезией. Мы продавали Индонезии наши устаревшие
Отряд из трех сторожевиков стоял в порту.
Индонезийцы эти корабли принимали, а наши сдавали.
После сдачи советские экипажи должны были отправиться на горячо любимую родину пассажирскими судами. Корабли были под завязку загружены запасными частями и оборудованием. Шла разгрузка.
Индонезийцы народ мелкий, с ограниченной грузоподъемностью. Тащат четверо индонезийцев, мешая друг другу, один кислородный баллон в три погибели, пыхтят, путаются ногами, наши смотрят, смеются, потом не выдерживают:
— Кузнецов! Покажи им, как надо!
Выходит здоровенный кочегар и показывает: на каждое плечо по баллону и упругим шагом метров за двести до места складирования.
Посмотреть это зрелище сбегаются едва ли не все работники порта.
Потом они окружают смущенного матроса, похлопывают его по плечам, подпрыгивают, чтоб до него достать, потому как достигают ему только до пояса, радуются, как дети, смеются, и восторженно показывают большой палец: «Рус, карашё!» — и нашим похвала приятна, все довольны.
А женщины у них очень миловидны.
Вот этот Кузнецов во время очередного показательного выступления и познакомился с одной молоденькой и очень симпатичной индонезийкой.
Как уж они договаривались — никому неведомо. Кузнецов никаких языков, кроме русского, не знал, а она по-русски знала только «рус, карашё!», но это им не мешало.
Только заканчивается рабочий день в управлении порта, и она уже сидит на кнехте возле наших кораблей, Кузнецов к ней спускается, и они часами о чем-то беседуют, и он ее ладошку из своей лапищи не отпускает.
То есть время идет, роман углубляется, и все ему сочувствуют.
За неделю до отплытия на родину Кузнецов пришел к командиру.
— Товарищ командир! — с трудом подбирал матрос слова, обливаясь потом, — Давайте возьмем ее с собой!!!
Было очевидно, что переноска тяжестей давалась ему гораздо легче, чем эти несколько слов.
— Как ты себе это представляешь? — говорит командир, — Вывезти нелегально иностранку? Давай сделаем так: придем в Союз, уволишься и пробивай через посольство ее приезд. Я со своей стороны помогу. Здесь с послом поговорю.
Говорит все это командир и чувствует, что подчиненный его не слышит.
Говорили они еще долго, и разговор их проходил в узком пространстве фраз: «Давайте возьмем, товарищ командир!» и «Ты сам пойми: это невозможно!»
Через день к командиру уже явилась делегация от экипажа и комсомольской организации. Только теперь, для разнообразия, предлагали оставить в Индонезии Кузнецова, мол, забыли человека, вот!
Еще через день пришла сама девушка вместе с переводчиком, выслушала доводы командира и ушла.