Рассказы
Шрифт:
— Как видите, мой друг, — ответила она, крепко, на английский манер, пожимая мне руку. — Впрочем, я не одна; меня сопровождает моя добрая старая Арсиноя.
И она указала мне на свою верную негритянку, которая, сидя на тюке шерсти, с нежностью смотрела на госпожу.
— Я не сомневаюсь, что Арсиноя будет вам полезна в пути, миссис Мелвил, — сказал я, — но сочту своим долгом оберегать вас во время этой поездки.
— Если это ваш долг, — ответила она смеясь, — то мне не за что будет
вас благодарить. Но вы-то каким образом очутились
говорили мне, что собираетесь выехать из Нью-Йорка только через несколько
дней. Почему же вы вчера не сказали нам, что уезжаете?
— Признаться, вчера я еще не думал о поездке, — ответил я. — Мне вздумалось поехать в Олбани только потому, что гудки пакетбота разбудили меня в шесть утра. Вот вам и объяснение. Проснись я часом позже, возможно, я направился бы в Филадельфию! Но вы-то, вы, миссис Мелвил! Ведь еще вчера мне казалось, что вы домоседка, каких мало.
— Так оно и есть. Но перед вами сейчас не миссис Мелвил, а старший приказчик Генри Мелвила, нью-йоркского негоцианта и судовладельца, направляющийся в Олбани, чтобы наблюдать за прибытием груза. Вы родились в чересчур цивилизованной стране Старого Света, и вам этого не понять!.. Дела не отпустили сегодня утром моего мужа из Нью-Йорка, и вместо него отправилась я. Уверяю вас, торговые книги от этого не пострадают и подсчеты будут не менее точными.
— Теперь я больше ничему не удивляюсь! — воскликнул я. — Но если бы нечто подобное случилось во Франции, если бы жены вдруг вздумали заниматься делами своих мужей, то и мужья непременно занялись бы делами своих супруг, — стали бы играть на фортепиано, вырезать цветочки для аппликаций и вышивать подтяжки…
— Вы не слишком-то лестно отзываетесь о своих соотечественниках, — засмеявшись, ответила миссис Мелвил.
— Ничуть не бывало! Ведь я готов допустить, что жены вышивают им подтяжки.
В этот момент раздался третий удар гонга. Последние пассажиры ринулись на палубу «Кентукки» под крики матросов, которые, вооружившись длинными баграми, собирались оттолкнуть пароход от пристани.
Я предложил руку миссис Мелвил и отвел ее в сторону, где не было такой толчеи.
— Я дала вам рекомендательное письмо в Олбани… — начала она.
— Ну да. Я готов еще раз поблагодарить вас за него.
— Незачем. Оно вам теперь не понадобится. Ведь я еду к моему отцу, которому и было адресовано это письмо, и, надеюсь, вы разрешите мне не только представить ему вас, но и предложить вам от его имени гостеприимство.
— Выходит, я был прав, — сказал я, — рассчитывая на счастливый случай, который скрасит мне путешествие. А между тем мы с вами могли и не уехать.
— Почему же?
— Какой-то путешественник, один из тех чудаков, которых до открытия Америки можно было встретить только в Англии, пожелал занять «Кентукки» для себя одного.
— Верно, это какой-нибудь знатный индус, путешествующий со свитой
слонов и баядерок?
— Вовсе нет. Я присутствовал при споре этого оригинала
Какой-то пассажир среднего роста, с непомерно большой головой, с огненно-рыжими бакенбардами, в длинном сюртуке со стоячим воротником и в высокой широкополой шляпе, подбегал, запыхавшись, к пристани, с которой уже были убраны сходни. Он жестикулировал, бесновался, вопил, не обращая внимания на смех толпы, собравшейся вокруг него:
— Эй, вы, там, на «Кентукки»!.. Тысяча чертей! Мое место заказано, отмечено, оплачено, а меня оставляют на берегу! Черт вас побери! Капитан, вы будете отвечать перед судом и присяжными!
— Опоздали, так пеняйте на себя! — ответил капитан, поднимаясь на мостик. — Мы должны прибыть в назначенный час, а прилив кончается.
— Черт вас побери! — снова завопил толстяк. — Я добьюсь того, что с вас взыщут сто тысяч долларов или даже больше в возмещение убытков! Бобби, — крикнул он одному из двух негров, сопровождавших его, — займись-ка ты багажом и беги в гостиницу, а ты, Дакопа, тем временем отвяжи какую-нибудь лодку, чтобы нагнать этот проклятый «Кентукки».
— Бесполезно! — бросил капитан, уже приказавший отдать концы.
— Живей, Дакопа! — заревел толстяк, подгоняя негра.
Чернокожий успел ухватиться за конец каната и быстро прикрутил его к одному из причальных колец как раз в тот момент, когда канат потянулся за отапливающим пароходом. В ту же минуту настойчивый пассажир прыгнул в лодку и под одобрительные возгласы толпы в несколько взмахов весел достиг трапа «Кентукки». Взобравшись на палубу, он подбежал к капитану и стал бурно с ним объясняться, производя при этом столько шума, как будто кричали сразу десять мужчин и тараторили двадцать кумушек. Убедившись, что ему не удастся вставить ни одного словечка, и видя, что пассажир все равно добился своего, капитан решил прекратить разговор и, взяв рупор, направился к машинному отделению. Но в тот момент, когда капитан собирался дать сигнал к отплытию, толстяк снова подбежал к нему и заголосил:
— А мои ящики, черт вас побери?
— Как, еще и ящики! — возмутился капитан. — Уж не их ли там везут?
Пассажиры начали роптать, — новая задержка вывела их из терпения.
— В чем дело? — закричал настойчивый пассажир. — Разве я не свободный гражданин Соединенных Штатов Америки? Мое имя Огастес Гопкинс, и если оно вам ничего не говорит…
Не знаю, произвело ли это имя должное впечатление на присутствующих, но, как бы там ни было, капитан «Кентукки» был вынужден снова пристать к берегу, чтобы погрузить багаж Огастеса Гопкинса, свободного гражданина Соединенных Штатов Америки.