Рассказы

Чубарьян Александр Александрович

Дверь распахивается — на пороге стоит тетя Оля в своем неизменном жутком красном платье, поверх которого прицеплен кухонный передник. Увидев меня, она расплывается в улыбке и радостно кричит куда-то внутрь:

— Инга! Инга, иди сюда, Шурик пришел!

Терпеть не могу, когда меня называют Шуриком или какими-нибудь производными от Шуры, однако приходится стерпеть и нацепить на лицо вежливую улыбочку.

— Здрасьте, теть Оль! С именинницей вас! — произношу я, топчась на пороге.

— Здравствуй, Шурик! Спасибо. Проходи, дорогой. Инга!

Инга выходит

из зала и подходит ко мне, рассматривая с явным интересом. Я тоже вижу ее впервые — худощавую и довольно высокую девушку с длинными крашеными волосами. Вообще-то, она накрашена вся и, как мне кажется, без чувства меры и безвкусно, но в принципе, она ничего, так себе.

— Познакомьтесь, это Шурик, а это моя дочка Инга. — фраза тети Оли уж

слишком слащавая, но я списываю это на волнение и делаю нечто подобное реверансу с поклоном.

— Очень приятно.

— Мне тоже. — натянуто улыбается Инга и тоже склоняет голову, причем не

вниз, а как-то набок — получается очень похоже на движение, которое обычно делают собаки, когда им что-то непонятно.

Хотя мне очень смешно, виду я не подаю — наоборот, изображаю на своем

лице нечто подобное восхищению и не стираю с лица это выражение, пока

дарю цветы под восторженный лепет тети Оли, рассказывающей Инге о том, какой я хороший.

Девушка цветы принимает с удовольствием, но после того, как берет их в руки, вопросительно смотрит на меня, совершенно не прислушиваясь к словам своей матери. В ее глазах явственно, даже несколько по-хамски читается вопрос: "и это всё?".

Нет, не всё.

— Инга, я поздравляю тебя с днем рождения, желаю тебе много-много здоровья, счастья, любви и пусть никогда улыбка не сходит с твоего лица! — быстро бормочу я давно заготовленную и выученную наизусть фразу.

Улыбка не сходит. Только она теперь больше похожа на презрительную гримасу.

Ах-ах-ах! Мы разочарованы?…

Плевать! Меня с детства учили, что дорог не подарок, а внимание! Да и

тетя Оля сама мне сказала, что я могу придти и ничего с собой не приносить, мол, Ингу будет радовать сам факт моего появления у нее на празднике. Кстати, я на этот праздник и не напрашивался. Так что, радуйся цветам, детка!

— Спасибо. — говорит Инга и с неохотой добавляет, — Проходи в зал.

Нет, я конечно вполне мог и ошибаться, не так уж и показательно Инга

выражает недовольство, но то, что она не получила чего хотела — в этом я

уверен на двести процентов.

Я снимаю ветровку и цепляю на вешалку. Тетя Оля уже убежала на кухню и мы остались в прихожей одни. Я смотрю на Ингу и спрашиваю:

— Может, помочь?

— Не надо. — даже неприятно слышать столь поспешный отказ, хотя вобщем-то, его я как раз и расчитывал услышать. Один из минусов того, что ты приходишь первым на вечеринку — это почти стопроцентная вероятность того, что тебе придется помогать хозяевам накрывать на стол, приносить что-то откуда-то… короче говоря, шестерить. Но мне в моей ситуации ничего больше не оставалось делать — в компании, которая соберется сегодня за праздничным столом,

я не знал никого, даже с именинницей я познакомился несколько минут назад и если бы я пришел, опоздав… Тогда у меня наверняка не было бы шансов

хорошо провести время.

Чужаков редко хорошо принимают, особенно если их навязывают.

Как навязала меня своей дочери давняя мамина подруга тетя

Оля: "… Ой, Таня, как твой сын вырос; ой, Таня, какой он славный; ой, Таня, ему обязательно надо познакомиться с моей Ингой; ой, Таня, у нее как раз скоро день рождения; ой, Таня…"

Ой, ой, ой! Шурик, Сашенька, дорогой…

Пришлось соглашаться.

С деньгами была напряженка, да и выбор подарка — дело нелегкое, поэтому я решил ограничиться цветами. Главное — пережить первые минуты, а потом все сглаживается, забывается… фигня!

Я прохожу в зал: как и ожидалось, стол накрыт здесь. Первым делом я

считаю количество приборов, стоящих на столе. Их оказывается ни много, ни мало шестнадцать. На столе стоят всякие салаты, закуски и прочая мура, но меня интересует другое — то, чего на столе пока не было.

Я сажусь на диван и осматриваю комнату: мне нравится, что здесь не стоит длинный сервант со стеклянными створками, заставленный посудой, как обычно практикуется это у многих. На стене висят несколько картин из разряда "дешевых подделок", в самом углу на журнальном столике гордо стоит телевизор, рядом с которым примостился магнитофон.

Все-таки отсутствие мебели дает ощутимый плюс — такая обстановка

раскрепощает.

В зал входит Инга, ставит на стол еще какой-то салат и подходит к

магнитофону. Вставляет внутрь кассету и поворачивается ко мне:

— Ты не возражаешь, если музыка будет громко играть?

Интересно, она меня стебёт или пытается показать, что она набитая дура?

Вот бы ответить ей — таким же отвратительно-вежливым тоном — что возражаю и посмотреть на ее реакцию…

— Я только "за"! — и тут же спрашиваю, — А что будет играть?

Мой тон мне тоже не нравится — льстивый какой-то и приторный до

невозможности. Я пока еще не адаптировался.

— Тебе Губин нравится? — кажется, она уже нажала "play".

— Иногда слушаю. — я пытаюсь вспомнить, где я слышал эту фамилию.

Вряд ли она мне верит, но из динамиков хлынуло "Зима, холода, одинокие дома…" — и я понимаю, что если под эту музыку я буду просто сидеть и о чем-то думать, то башню у меня сорвет до того, как эта песня закончится.

Я догоняю Ингу в коридоре и, откашлявшись, уверенно произношу:

— Инга, давай, я помогу.

Через минуту я уже мальчик на побегушках — "эй, принеси, эй унеси…". Я

бегаю на балкон за соленьями и открываю консервы, я таскаю на стол всякие салатницы и тарелочки… завершающим этапом становится просьба вынести мусорное ведро.

Меня так и подмывает спросить у именинницы, где ее подружки, которые просто обязаны придти пораньше, чтобы помочь накрыть на стол, но все-таки я решаю не задавать этот вопрос, хотя очень интересно, как она на это отреагирует.