Рассказы

Найт Дэймон

— Что такое? Что он сказал? — возмутился Карвер.

Урбен откашлялся. Он побледнел еще сильнее, чем в прошлый раз.

— Он сказал, чтобы вы приготовили катер. Они отправляются домой.

— Катер их ждет, — сказал Карвер с видом оскорбленного раз и навсегда достоинства. — Они могут улететь в любой момент. Но что он сказал по поводу наказания?

Урбен снова кашлянул.

— Они сказали, что наказание было хорошим, — потрясенно произнес он.

— Более суровое наказание, чем все те, которые им удалось придумать за

двадцать тысяч лет. Они сказали, что теперь не станут наказывать Робинсона и остальных, потому что мы все сделали, как надо.

— Ну? — раздраженно сказал Карвер. — Так почему у вас такой вид, словно вы сейчас в обморок упадете? В чем подвох? Они что, отказываются вступать в Союз после этой истории?

— Нет, — горько сказал Урбен. — Совсем наоборот. Они говорят, что теперь мы все им панга. Они сделают так, как мы скажем. Они разрешат нам опуститься на планету, построить распределительные центры и станут потреблять наши продукты в массовых количествах…

— Но это же их убьет! — с ужасом воскликнул кто-то.

— Да, — ответил Урбен.

Карвер вздохнул. Он отдал большую часть своей жизни исследовательско-пропагандистской службе и гордился своим послужным списком. Работа была для него азартной игрой, в которой новые планеты были призами, а счет очков велся маленькими иридиевыми планками, которые прибавлялись у него на груди. Он произнес в наручный коммуникатор:

— Пусть Робинсон со своими людьми сворачивают базу. Дайте мне знать, когда они вернутся на станцию.

Ожидание тянулось долго. Тишина стала нестерпимой. В конце концов экран на стене вспыхнул, и на нем появилась сине-зеленая планета — позолоченная с одного края лучами светила, другим боком скрытая в таинственной тени. Над ночной стороной сверкнула серебряная искорка.

— Катер Робинсона приближается, — раздался голос из динамика.

Карвер вздохнул еще раз.

— Когда они состыкуются, — сказал он, — закрепите катер и давайте команду запускать двигатели. Мы покидаем седьмую планету. Пусть мистер Фрумен рассчитает приблизительный курс к следующей звезде нашего назначения.

Альварес, хмурясь и нервно вздрагивая, ухватил себя за ворот комбинезона.

— Вы позволите им остаться вне Союза? — потрясенно спросил он. — Мы не опустимся на седьмую — после всей этой каторжной работы?

Комендант станции задумчиво смотрел на экран. Планета была рядом, рукой подать. Приветливая и манящая…

— Иногда следует поумерить аппетит, — медленно и неохотно произнес Карвер.

МАСКИ

Восемь рейсфедеров танцевали по движущейся бумажной ленте, словно клешни потревоженного механического омара. Робертс, обслуживающий техник, морща лоб, вглядывался в график под пристальным наблюдением двух остальных мужчин.

— Вот здесь переход от сна к яви, — сказал он, вытянув костлявый

палец. — А здесь, как видите, спустя семнадцать секунд он снова видит сны.

— Запоздалая реакция, — сказал Бэбкок, руководитель эксперимента.

Лицо его было красно, лоб покрывал пот. — Не вижу причин для беспокойства.

— Может и так, но взгляните на различия в записи. Он видит сны после импульса пробуждения, но это другой вид сна. Большее напряжение, больше моторных импульсов.

— А зачем ой вообще спит? — спросил Синеску, человек из Вашингтона, со смуглым вытянутым лицом. — Ведь продукты усталости вы удаляете химическим путем. Может, какие-то психологические причины?

— Ему нужны сонные видения, — объяснил Бэбкок. — Он действительно не испытывает биологической потребности в сне, но сны ему необходимы. В противном случае есть опасность галлюцинаций, которые могут развиться в психоз.

— Вот именно, — сказал Синеску. — Это серьезная проблема, правда? И давно он это делает?

— Примерно шесть месяцев.

— То есть со времени, когда получил новое тело… и стал носить маску?

— Примерно. Я хотел бы подчеркнуть одно: его разум в идеальном порядке. Все тесты…

— Хорошо, хорошо. Я знаю результаты тестов. Значит, сейчас он не спит?

— Не спит. У него Сэм и Ирма, — сказал техник, взглянув на контрольный пульт, и вновь склонился над записью энцефалограммы.

— Не понимаю, почему это должно меня волновать. Это же логично: если ему нужны сонные видения, которых наша программа не предвидит, то в эту минуту он их получает. Хотя не знаю… Эти пика меня беспокоят, — сказал он, нахмурясь.

Синеску удивленно поднял брови.

— Вы программируете его сны?

— Это не программирование, — нетерпеливо сказал Бэбкок. — Мы предлагаем только темы. Ничего психического: секс, прогулки на свежем воздухе, спорт.

— Чья это была идея?

— Секции психологии. В нейрологическом смысле все было в порядке, но он проявлял тенденцию к замыканию в себе. Психологи сочли, что ему нужна соматическая информация в какой-либо форме. Он живет, действует, все в порядке. Но нужно помнить, что сорок три года он провел в нормальном человеческом теле.

В лифте Синеску сказал то-то, из чего Бэбкок понял только одно слово "Вашингтон".

— Простите, не расслышал, — сказал он.

— Вы кажетесь уставшим. Плохо спите по ночам?

— В последнее время я действительно мало сплю. А что вы сказали до этого?

— Что в Вашингтоне не очень довольны вашими отчетами.

— Черт возьми, я знаю об этом.

Дверь лифта бесшумно раздвинулась. Небольшой холл, зеленые ковры, серые стены. И три двери: одна железная и две из толстого стекла.

Холодный, затхлый воздух.

— Сюда.

Синеску остановился перед стеклянными дверями и заглянул внутрь: пустой салон, застеленный серым ковром.