Рассказы
Шрифт:
Кася снова вздрогнула, когда Леонард коснулся шейки матки.
— Господи, — выдохнула она. — Милый мой, хороший. Почему я раньше тебя не встретила?
— Кася, — прошептал Леонард ей на ухо. — Ты ангел.
Они снова и снова занимались любовью. Диван ритмично скрипел, а часы на стене тикали в такт каждому их движению. Потом пробили час. Леонард никогда раньше не чувствовал ничего подобного ни к одной женщине. Подумалось, что он смотрит прямо в мерцающую звёздами темноту её мыслей,
Когда она задрожала, потом начала рвано дышать и так крепко схватила его за плечо, что ногти впились в родимое пятно-птицу, ему пришлось изо всех сил сосредоточиться, чтобы не торопиться. Потом она содрогнулась, и он больше не смог сдерживаться — они вцепились друг в друга, будто падали с огромной высоты с крыши горящего здания и хотели умереть вместе, когда ударятся о землю.
Наконец они улеглись рядом, тяжело дыша.
— Ты, — произнёс Леонард. — Ты необыкновенная.
Кася дерзко улыбнулась.
— Остались ещё силы, чтобы нарисовать меня?
Он встал, подхватил с пола брюки.
— Как насчёт бокала вина для начала? А потом можно и повторить.
— А, так ты даже не устал?
Леонард пошёл в кухню за бутылкой мальбека.
— Ты есть-то хочешь? — спросил он. — Могу сообразить тарелку сырных крекеров и оливки, если хочешь.
Кася не ответила, поэтому он вернулся в гостиную и спросил:
— Хочешь перекусить?
Каси там больше не было. Она не лежала на диване, не сидела у камина. Её одежда тоже пропала. И водолазка, и юбка, и ботинки.
Леонарда продрало холодом по спине. Не выпуская из рук бутылки с вином, он открыл дверь в студию. Дождь все так же стучал по крыше, но и там не было никакого следа Каси, ни голой, ни одетой.
Он прошёл в коридор, где повесил её розовый дождевик. Крючок оказался пустым. Входная дверь заперта, цепочка накинута.
«Только не говори, что это был сон. Только не говори, что Кася не приходила вовсе и мне просто привиделось, как мы занимались любовью. Но у неё же был синяк. Зачем мне вообще воображать её с синяком?»
Он вернулся в гостиную, остановился ненадолго, хмуро глядя на диван, и сказал:
— Кася, бога ради, где же ты?
А потом он проснулся. Он лежал на диване, одетый. Лампы ещё горели, как и камин. Рядом, на кофейном столике, стояла на три четверти пустая бутылка мальбека. Он сел, часы на стене пробили пять.
Он поднялся, подошёл к камину и уставился на себя в большое зеркало в позолоченной раме над каминной полкой. Возможно, она ушла в Зазеркалье — как на тех иллюстрациях к «Алисе».
Возможно, ему просто приснился человек, с которым он никогда не сможет быть рядом.
Бартек
— Это… ну, это вроде как я хочу извиниться, что ударил тебя. Но, думаю, ты понимаешь почему. Я опоздал на работу, а я не могу потерять эту работу, Каська. Мне и так дали два предупреждения.
Кася посмотрела на розы. Он точно купил их по дороге домой в «Бедронке», в паре минут ходьбы от Козановской. Розы выглядели тусклыми и подвядшими, некоторые лепестки уже пожелтели по краям. Бартеку даже не хватило ума содрать наклейку с надписью «przecena» — «уценка».
— В вазу поставишь? — Он все торчал в дверях, явно на взводе. Пока она не возьмёт цветы, он не почувствует, что прощён.
Кася достала из кухонного шкафа дешёвую хрустальную вазу, оставшуюся от прежних жильцов. Налила воды, содрала целлофан и воткнула букет, не став ни подрезать стебли, ни расправлять цветы.
— Ещё раз меня ударишь, Бартек, я уйду и не вернусь.
Он снял куртку и повесил её в тёмной захламлённой прихожей.
— Не дури, Каська. У всех бывают разногласия. Да и куда ты пойдёшь? Кому ты нужна?
Он снова прошёл на кухню, встал за спиной, поигрывая прядями её волос.
— Долго ещё до ужина? Жутко есть хочется.
«Можешь получить ужин прямо сейчас — если хочешь, чтобы я вывалила его тебе прямо на яйца», — подумала Кася.
— Ещё минут десять. Как только спагетти будут готовы.
— Господи! Сколько ещё будем есть спагетти? Неужели в тебе течёт итальянская кровь? Твою бабку что, во время войны пустил по кругу батальон итальяшек?
«Я люблю свою бабушку. Очень люблю. Даже не смей говорить о ней такие гадости».
— Спагетти дешёвые. Приносил бы домой больше денег — купили бы отбивную.
Снова напряжение. Бартек намотал на палец прядь её волос и дёрнул — не вырвал, но причинил ощутимую боль.
— Ладно. Принеси, когда будут готовы. Пойду футбол смотреть. И так уже половину пропустил.
Ночью Бартек толкнул её в спину и заорал:
— Кто такой, мать его, Леонард?
Кася открыла здоровый глаз. Из правого текло, веки слиплись. Она выпуталась из простыней и села, включила ночник. На улице шёл дождь — лило как из ведра, что отдельно пугало. Если Одер выйдет из берегов, блочные дома семидесятых в Козанове затопит.
— Ну же! — почти крича, потребовал Бартек. — Ты скакала вверх-вниз, будто тебя кто трахал, и кричала: «Леонард! Леонард! О господи, Леонард!»