Рассказы

Он долго стоял на площадке, слушая тишину лестницы.

Никто не выходил, не входил. Тишина была обыкновенная, тишина летнего воскресного дня. Входить, звонить, открывать начнут вечером, после загородных прогулок, дач, времени, проведенного на заливе с игрой в волейбол и подкидного.

Тишина была совершенной. Но для него — беглеца — она была обманной, таившей угрозы и опасности.

Так и не решившись

нажать кнопку звонка со знакомым именем, знакомым и близким, некогда родным, он повернулся и медленно стал спускаться по широкой лестнице бывшего доходного дома, построенного в далеком и непонятном девятьсот втором.

После смерти вождя он сдался властям. Беглый каторжник явился с повинной. Спасли перемены. Был реабилитирован. Согласно документу, подписанному и проштампованному, стал официально свободным.

Оттепель сохранила жизнь и сделала его художником. Книги выходили в известном московском издательстве, чудно оформленные, в твердой, очень твердой обложке. Она не давала разползтись хаосу, заключенному в них. Оберегала от него самого.

Стояли они в шкафу на отдельной полке. Все с дарственной надписью женщине, которой он не решился позвонить.

Извинение за нерешительность и недоверие.

Книги были подписаны другим именем. Оно не было псевдонимом. Всего лишь попыткой с помощью магии слова забыть прошлое. Бывший зэк должен был исчезнуть, раствориться. Отверженный — остаться там, за рубежами его сегодняшнего «я». Только новая реальность, в которой прошлому не было места и уже никогда не могло быть. Новое имя согревало его. Оно было свидетельством прощания с темными временами. Окончательного.

И в жизни и в книгах он пришел к ясной и веселой безнадежности. Его больше не интересовала динамика реальных отношений реальных субъектов. Он мало верил в достаточность и реальность того и другого. Динамика чувств персонажей — пусть мнимых — вот что было важно. Они могли быть фантомами, но чувство было действительным. Единственная действительность, которую он признавал, в подлинность которой верил.

Вечеринка в саду была для него вспышкой фотокамеры, запечатлевшей одно мгновение жизни несостоявшихся персонажей.

Он вложил в них себя, живя, раздваиваясь, умножаясь, как в воде отражается нечто, что есть ты и уже не ты, а он, она. Появляется и исчезает.

Позы, улыбки, поворот головы, обращение к кому-то из. Присутствующих, участников, причастных. Обращение, не оформленное никаким наречием, говором, языком, словом. Живописное полотно, мимический жест.

Ничего нет, не было и не будет. Только то, что автор хотел сказать, написать, изобразить, представить. Хотел, но не смог. Не знал или забыл как. Одна поднимает стакан, другая кокетничает — глаза, губы — уже с другим, третья… Он бросается к одной из своих героинь, стремясь удержать, но та исчезает под деревьями, в тени, и последнее световое пятно дарит ему лишь руку мужчины, часть руки, обнявшей плечи незнакомки.

Автор не успел представиться, заговорить или признаться в любви.

Описывается не происходящее. То — чего нет. Для автора, живописца, рассказчика. Одинокого мужчины, ищущего знакомства.

Не действие, не осуществление, не поступки, а только возможность. Разыгрываемое не состоится или уже не состоялось.

Жизнь — вечеринка в саду.

Так было хорошо? Где, когда, с кем?

Услышать голос, прервать ожидание. Заменить его долгожданной встречей, подобной дару. Так было хорошо в саду. Но сад неповторим.

Если был сад и вечеринка в нем, значит, кто-то хотел, чтобы они были. И вечеринка и сад были делом рук провидения или были изъяты из небытия художником — архитектором и планировщиком садов и вечеринок.

Автор не успевал за своими персонажами. Он сам был ими. И догадался об этом не сразу. Только когда вечеринка и сад возникли перед ним и застыли картиной, моментальным снимком, обрамленные временем.

В саду он испытывал грусть от мимолетности, неуловимости мгновения. Теперь мгновение остановилось. Долгая жизнь не стерла на этом полотне ни одной линии, не смазала краски. Изображение не поблекло, не отцвело. Персонажи, ускользнувшие от его внимания, его любопытства, его приязни, его объятий, остались точно такими же, как тогда. Они ускользнули от времени. Притягательные и недоступные.

Неосуществление мимолетного желания, склонности, акта, ошибки… гарантия бессмертия, вечной юности лиц, мужчин, женщин, участников и участниц, профилей, улыбок, шепчущих, нашептывающих губ и сияющих глаз. Они о чем-то спрашивают, что-то говорят, в чем-то признаются.

Автор — счастливчик. Он снова обрел всех, обрел вечеринку и сад. Вечеринку в саду. Уже навсегда.

Контуры деревьев, облаков, музыки, женщины в саду. Бледно-голубое платье, бледно-желтый зонт, цветущие деревья и клумба в красном. Маки. Стройная, вытянутая фигура вполоборота, легкие складки… Зонт бабочкой парит над головой. Словно сам по себе.

Завтрак на траве и вечеринка в саду «Мулен де ла Галетт». Пишите контрастно, чтобы цвета враждовали друг с другом. И упрощенно: две женщины, двое мужчин. Контуры жестким мазком, форма отвергает линии, она надиктована цветом. Различные оттенки белого, рыжие волосы и пятна света. Волнуют или волновали когда-то. Писатель, он же академик. Мериме и личный друг императора.

Завтраки, вечеринки под сенью. Природа желтеет и становится разнообразнее. Осень — большой художник. Она не рассказывает, не описывает. Она передает. Изображай, не зная, не задумываясь. Что кажется. Заменяй реально существующие формы, предметы, реально существующих мужчин и женщин кажущимися. Они подлинные. Они твои.

Цветовые аккорды, гармония черных, серых и белых цветов, неожиданный акцент и привкус, чувство, темперамент исполнения. Принц химер. Изумительная красота рыжеволосой ирландки. Она разделила с ним его нищету, его надежды, его разочарования.

Трогает не дерево, не лицо, не сцена, не сюжет. Трогают причуды и фантазии воображения. Уходим из сада и приходим к виртуозности и вкусу. Учиться рисовать по Бердслею? Или думать по Беркли?

Белое платье в оттенках листвы. Голова и шея в нежной полутени. Впечатление такое естественное, что его можно было бы счесть ложным.