Рассказы
Шрифт:
Листья лопуха, торчавшие из-под забора, задевали его за ноги и потом долго важно покачивались позади. Дойдя до колышка, он остановился и снова оглянулся. Во всем переулке не было никого. Талдыкин вытащил из кармана складной нож и раскрыл его. На заборе сидел воробей. Он внимательно следил за Талдыкиным. Талдыкин посмотрел на воробья строго. Воробей поднял ножку и ударил себя по носу.
Талдыкин нагнулся и начал торопливо перерезать волокна каната. Канат, разрезанный, с визгом перескочил через забор, оставив на темных
Талдыкин пошел по переулку вперед. Ему хотелось бежать, но он сдержал себя. Если он побежит, он только себя выдаст. Он ждал погони и боялся обернуться.
Но погони не было. Переулок кончился. Талдыкин свернул за угол и вышел на большую улицу. Здесь было много людей. Он затерялся среди них и был в безопасности.
Его переполняло торжество.
Он чувствовал себя могущественным.
Он мечтал.
Над улицей висел железнодорожный мост, весь дымный от солнца и пыли. Талдыкин прошел под мостом. Становилось жарко, и он перешел на теневую сторону. Он торопился. Ему хотелось горячего чаю, потому что тошнота все не проходила.
И вдруг он столкнулся с девушкой.
Она была невысока ростом, в сером теплом платке на голове. Туфли ее, чересчур большие, плохо держались на ногах и щелкали каблуками по мостовой при каждом шаге. Она почти бежала и не заметила Талдыкина, пока не наскочила на него.
— Ой, раздавишь! — вскрикнул Талдыкин с дурашливым испугом.
Он разом повеселел. Сжав руку в кулак, он выставил вперед большой палец и ткнул им ее в живот.
— Отстань, — ответила она не улыбнувшись.
Он схватил ее за плечи. Она пыталась вырваться. Они завертелись по тротуару. Прохожие обходили их кругом.
— Куда идешь? — спросил Талдыкин, не отпуская ее. И пропел высоким, скрипучим, неестественным голосом:
Куда, моя коханная, Соломой напих анная?— Пусти, — сказала девушка и, размахнувшись, сильно хлопнула ладонью по его руке.
Ему было больно. Он отпустил руку. Она вырвалась и, дернув плечами, пошла от него.
Талдыкин рассердился. Невнятно зарычав, он пошел вслед за нею. Но он видел, что ему ее не догнать, не побежав. А бегать он не любил. Бегущий человек теряет достоинство.
Талдыкин остановился.
— Вот вы какой, Дмитрий Евграфич! — услышал он ревнивый и обиженный голос.
Это была Вера. Она стояла в ларьке своего отца и смотрела на Талдыкина с восхищением и негодованием. Перед ней на стойке лежали колбасы, селедки, огурцы, корзинки с вишнями, пирамиды абрикосов. По бокам, сложены были мочалки — напротив находилась баня,
Талдыкин отлично знал Веру. Чтобы доставить ей удовольствие, он крикнул вслед убегавшей девушке:
— Шваль детскодомская!
Потом стал подходить к ларьку, разглядывая голые, полные Верины руки, совершенно ровной толщины от плеча до кисти. Верино круглое лицо залоснилось. Она вся колыхалась под широким синим платьем с большими желтыми цветами. Стоя на месте, громко стучала каблуками о дощатый пол ларька, как взволнованная лошадь в конюшне.
Талдыкин подошел вплотную к стойке и, смотря ей прямо и лицо, слегка прищурил правый глаз.
— Хь-хь-хь-хь-хь! — тонко засмеялась Вера, откинувшись назад и показав редкие зубы.
Талдыкин, глядя на нее в упор, взял абрикос и сунул в карман. И снова прищурился.
— Хь-хь-хь-хь-хь! — засмеялась она опять.
Смех этот был похож на писк резиновой детской коровки со свистулькой. Нажмешь коровку — свистулька пищит. Талдыкин щурился еще и еще, и Вера смеялась. Талдыкинские пальцы побывали в огурцах и в толстых красных вишнях со светлыми брюшками. Карман его пиджака оттопырился.
— Придешь? — спросил он. Вера смеялась по-прежнему.
«Придет», — решил он уверенно. И прибавил:
— Принеси чего-нибудь.
Он пошел прочь от ларька. На углу он остановился, обернулся и прищурился ей на прощанье. Потом побрел дальше, все уторапливая шаги. Минут через пятнадцать он вошел в подъезд большого дома и стал подыматься по мраморной грязной лестнице.
На лестнице было прохладно до дрожи.
По штукатурке стен вились цветы и длинные женщины в хламидах.
Поднявшись до первой площадки, Талдыкин остановился перед окном. Окно состояло из множества мелких цветных стекол, вставленных таким образом, что получалось изображение леса, охотников с луками и оленей. Один олень был с крестом между рогами.
Талдыкин видел это окно не впервые, но остановился посмотреть еще раз. Оно ему правилось. На лестнице стояла глубокая, пыльная тишина. Разглядывая оленей с топкими рогами, рассматривая их круто повернутые головы, Талдыкин задумчиво жевал абрикос. Тусклый многоцветный луч блуждал по его лицу.
Швырнув косточку в угол, Талдыкин пошел дальше. Окно следующей площадки изображало замок, лимонный закат, рыцаря, пронзающего дракона копьем. Но Талдыкин только мельком взглянул на него. Он подошел к двери, на которой висела дощечка с надписью «Александр Григорьевич Мильдин», и твердо нажал кнопку звонка.
За дверью раздались приближающиеся шаги.
— Кто? Кто? — спросил недовольный женский голос.
— Аня, открой, — проговорил Талдыкин.
Звякнула цепочка, и дверь стремительно открылась.