Расследование мотива
Шрифт:
— Ну, а так… в личной жизни… с женщинами, и вообще? — бессвязно спросил Петельников.
— Вся его жизнь была на виду. И личная тоже. Я же у него на свадьбе гуляла.
— А вы были в приятельских отношениях? — осторожно спросил Петельников.
— Обычные отношения, как со всеми. Но Максим даже коменданта на свадьбу пригласил.
Инспектор, прищурившись, смотрел на Клавдию Петровну. Она насторожённо замолчала, удивлённая его строгим взглядом, который будто въелся ей в кожу.
— И вы ездили в
— Почему это в ваш? — удивилась она. — Свадьба была здесь, в этом общежитии, в красном уголке, хотя он уже работал у вас.
— А-а, — зевнул инспектор. — Так вы и жену знали?
— Познакомилась, как же! Миленькая девочка, Валей звать.
— А не Ниной?
Её морщинистое лицо вдруг побагровело, и она нервно забегала руками по столу, перекладывая бумаги.
— Чего вы меня путаете, молодой человек? Не знаю ваших дел, но за — свои отвечаю. Свадьба была здесь, и жену звать Валей. И фамилию помню — Беляевская, а стала Ватунской.
— А что потом?
— Чего потом? После свадьбы и уехал. Как у них дальше сложилось — не знаю. Город-то большой, не деревня.
— Отделение милиции далеко?
— Одна остановка прямо.
Петельников вскочил и протянул ей руку.
— Спасибо. Я к вам ещё зайду.
Он вышел из общежития и быстрым шагом пошёл в милицию — звонить Рябинину о первой, только что открытой жене Ватунского.
18
После разговоров с прокурором Рябинин толком работать не мог. И от этой немужской черты злился ещё больше — уже на себя. До двадцати лет свою обидчивость он считал возрастной. До двадцати пяти объяснял повышенной эмоциональностью. Вот уже тридцать минуло, а его можно ранить легко, как воробья из рогатки.
Да ещё этот неожиданный звонок Петельникова из Новосибирска о первой жене Ватунского, над чем надо бы спокойно поразмышлять в одиночестве.
Когда постучали в дверь, Рябинин напрягся до отвращения, до лёгкой тошноты от застарелого гастрита и, будь у него гипнотическая сила, отбросил бы того человека волнами от двери — так не хотелось сейчас никого видеть.
Вошла крупная пожилая женщина в меховой шубе, воротник и плечи которой дождь усыпал стеклянным горохом. Для шубы на улице ещё было рановато.
— Я мать Ватунской, — сказала она медленным голосом. — Почему вы меня не вызываете?
— Садитесь, — предложил Рябинин и стал тягуче и долго набирать носом воздух, как йог.
У следователя может болеть зуб или сердце, может быть настроение — как погода за окном, могут семейные неприятности сыпаться зерном нового урожая, жена уйти к другому может — всё может быть у следователя, потому что он человек. Но следователь должен говорить с людьми вежливо, корректно и бесстрастно, потому что он следователь.
Рябинин
Женщина смотрела на него подозрительным взглядом.
— Не вызывал вас из-за похорон. Давал возможность прийти в себя. Горе всё-таки…
Ей было пятьдесят восемь лет. Правильные черты лица не утратили своей чёткости. Видимо, и она была в молодости красавицей.
— Почему этот бандит не арестован? — спросила она, как ударила по деревянной бочке.
— Сначала я вас хочу кое о чём спросить, — мягко ответил Рябинин, возвращая паспорт. — Вы не только потерпевшая, но и свидетельница. Что вы скажете об отношениях между дочерью и Ватунским?
— Какие там отношения! — взметнулась она. — Первую жену бросил! Знаете про неё?
— Ну это было давно…
— Всё ж таки бросил! В счёт идёт.
— Идёт, — согласился Рябинин.
— А любовницу завёл? Хотя я живу далеко, но всё хорошо вижу.
— Откуда вы знаете про любовницу? И про жену?
— Как откуда? От дочки. Только на людях делали вид, что любовь да согласие. А дома скандал за скандалом. Говорила я: сходи в райком, с ним бы, с миленьким, быстро по этой линии разделались…
— Свидетели говорят, что скандалы начинала жена, — с трудом перебил Рябинин.
— А какая жена потерпит разврат? — крикнула она так, что Рябинин слегка отпрянул.
— Скажите, — вдруг дьявол надоумил его, — адрес любовницы вы нашли для дочки?
— А что ж — сидеть сложа руки? — опять крикнула она.
— Конечно-конечно, — успокоил он её.
Перед ним была потерпевшая, у которой убили дочь. В таких случаях родители редко питали к нему симпатию, а случалось, что в горе и ненависти не видели большой разницы между преступником и следователем, как родственники умершего на операции частенько считают причиной смерти хирурга, а не болезнь. Поэтому Рябинин обращался с потерпевшими, как с душевнобольными.
— Почему этот бандит не арестован? — опять повторила она.
— Вот разберёмся…
— Чего тут разбираться! Убили человека, а они всё разбираются!
— Скажите, — осторожно начал Рябинин, — развратом вы называете любовницу или ещё что-то?
— И любовницу называю, и ещё кое-что. Натура у него развратная. Приличные мужья после работы обедают дома, а он в ресторан прётся…
— Ну и что? — неосторожно вырвалось у Рябинина.
— Как «ну и что»?! А вы знаете, что у него в кабинете спиртное стоит? Кто придёт, он первым делом выпить даст и сам пропустит. Работягу за маленькую в дружину ведут! А он по напёрсточку нанюхается за день, глазки замасленеют — и начнёт бабам руки целовать.