Расследование мотива
Шрифт:
Следователь попросил санкцию на арест хулигана, а Гаранин счёл преступление не столь опасным и санкцию не дал, оставил на подписке о невыезде. Хулиган на второй день кого-то избил — вот и первый выговор. В другом случае Гаранин дал санкцию на арест мошенника: с кем только перед этим не консультировался! А суд оправдал за отсутствием состава преступления — вот второе взыскание.
Задребезжал телефон, и Гаранин нехотя снял трубку.
— Здравствуйте, Семён Семёнович! Поликарпов приветствует.
— Добрый день, Борис Викторович, — оживился Гаранин.
— Наверное,
— Догадываюсь.
— Семён Семёнович, комбинат без Ватунского — как мотор без электричества. Ты лучше меня арестуй.
Директор комбината вроде бы шутил, но голос был строгим и усталым.
— Борис Викторович, разберёмся по существу.
— Там, говорят, несчастный случай. Влепим мы ему выговора по всем линиям — и делу конец.
— По закону всё сделаем.
— Конечно, по закону. Как это говорится: закон — как телеграфный столб: перепрыгнуть нельзя, а обойти можно. Это я шучу.
Гаранин с шуршанием заездил трубкой по бритой щеке и уху, — эту прибаутку он не любил.
— Вы преждевременно беспокоитесь. Разберёмся, как положено по закону.
— Семён Семёнович, — грустно сказал Поликарпов, — не за себя прошу, не за родственника… Нужен мне Ватунский на комбинате, без него — как без рук.
— Посмотрим, Борис Викторович.
Они распрощались, как добрые друзья, хотя до сих пор были знакомы лишь официально. Дружеский тон задал директор, и это было слегка приятно Гаранину. Конечно, не будь в прокуратуре дела Ватунского, директор бы не позвонил — не та он для него фигура, для директора общесоюзного комбината. С другой стороны, просит не за себя, не за приятеля, не за родственника — ради дела. А если совсем с другой стороны, то он не помнил ни одного звонка, чтобы ему прямо сказали: так, мол, и так, такой-то — мой родственник, или дружок, или человек мне нужный, прекрати-ка его дело. Если звонили, то осторожно, глухим, далёким голосом, будто по междугородной. Долго говорили о том о сём, о здоровье спрашивали, о супруге. И в конце разговора просьба, которую Гаранин ждал сначала: у тебя там дело на такого-то есть, хороший человек, нужный работник, характеристики прекрасные, мировой парень… Никогда не просили прекратить дело — просили посмотреть, разобраться, вникнуть.
Директор комбината просил прямо, но Ватунский был ему не брат и не сват.
Опять затрещал телефон. Гаранин подождал, пока он раззвонится, и снял трубку.
— Алло, товарищ прокурор, это вы?
Женский дребезжащий голосок — он знал эти голоса, которые если захотят, то дозвонятся и до генерального прокурора.
— Да, это я, — подтвердил он.
— С вами говорит председатель товарищеского суда жилконторы Трещинская. Товарищ прокурор, правда, что Ватунский убил свою жену?
— По этому вопросу ничего сказать не могу, сам ещё не в курсе.
— Как же так: прокурор района — и не в курсе?
— Вот так, товарищ Трещинская.
Он помнил её — маленькая подсушенная старушка, деятельная, как снегоуборочная машина.
— Тогда я вам расскажу. Он ударил жену, а она упала и головой
— Телевизор?
— Голову, товарищ Гаранин, — обиделась Трещинская. — Скажите, что будет Ватунскому?
— Для этого нужно провести расследование. Пока ничего не могу сказать.
— Как же быть? К нам идут граждане, спрашивают.
А что говорить? Уже пьяница приходил. Вы, говорит, меня выселять собираетесь, а я свою жену не убил. Что ему отвечать?
— Говорите, что идёт следствие, которое разберётся. До свидания, товарищ Трещинская.
Гаранин быстро положил трубку — тут самое главное быстро положить. Будь эта Трещинская в кабинете, от неё было бы не избавиться. Конечно, пенсионеры-общественники нужны, хотя иногда мороки с ними больше, чем пользы. Но звонок полезный — значит, на выездной будут вопросы о Ватунском.
Гаранин подумал, что о происшествии надо сообщить прокурору города, но без доклада следователя не решался — могут быть неточности. Впрочем, прокурору наверняка уже всё известно из милицейской оперативной сводки, и он может позвонить в любой момент и спросить о подробностях. Гаранин посмотрел на телефонный аппарат, который, словно загипнотизированный, вдруг зазвонил.
— Слушаю. — Он схватил трубку, напряжённо вдавливаясь в круглое жёсткое кресло.
— Алло, товарищ Гаранин, это вы? — спросил женский надтреснутый голосок.
— Да, это я, и никто другой, — повысил прокурор тон, — но мы с вами уже поговорили.
— Товарищ Гаранин, мы тут посовещались на месте и решили к вам подъехать, обсудить этот невероятный случай.
— Товарищ Трещоткина!
— Трещинская Клавдия Гавриловна.
— Товарищ Трещинская Клавдия Гавриловна! Во-первых, мне некогда, я готовлюсь к выездной сессии. Во-вторых, до окончания расследования ничего обсуждать я не имею права. Прошу больше не беспокоить. До свидания!
Он швырнул трубку на аппарат, и тот недовольно вякнул. И молчал ровно столько, сколько требуется секунд для набора пяти цифр на диске.
Гаранин остервенело схватил трубку и закричал, делая между словами паузы:
— Какого — чёрта — звоните — вам — сказано!
— Это вы с кем так? — услышал он спокойный и чуть насмешливый голос и, сразу узнав его, выпрямился в кресле:
— Здравствуйте, Алексей Фёдорович! Да так… названивает тут один хулиган.
— Здравствуйте, Семён Семёнович. Хочу узнать о Ватунском. Действительно убил?
— Он её ударил, а она головой стукнулась о тумбочку, — пересказал он, что слышал от Юркова.
— Ну и что это юридически?
— Алексей Фёдорович, сейчас трудно сказать. Может быть, несчастный случай. Следователь разберётся.
— Кто?
— Рябинин.
— В очках, лохматый?
— Да-да, он, — подтвердил Гаранин, стараясь по тону угадать, как отнесётся первый секретарь райкома к этой кандидатуре. Он ничего бы не угадал, не скажи тот «лохматый». В этом слове Гаранин уловил иронию.
— Алексей Фёдорович, может, заменить следователя?
— А этому не доверяете, что ли?