Расследование

Лем Станислав

— Что это означает? — спросил Грегори.

— У каждого шофера свое расписание. Они ездят каждую третью или каждую пятую ночь. Если условия тяжелые, получают дополнительные отгулы. Этой зимой им не везло. Начало января выдалось бесснежным, помните? Осадки начались только в третьей декаде, а в феврале они были уже значительными. Чем большие трудности с уборкой снега возникали у дорожной службы, тем меньшей становилась средняя путевая скорость машин. С шестидесяти километров в час в начале января она снизилась до сорока в феврале, а в марте начались оттепели и гололед, так что скорость упала еще на десять километров…

— Почему вы об этом говорите? — сдавленным голосом произнес Грегори. Широко расставленными руками он оперся о стол и смотрел на Шеппарда. Тот поднял глаза и спокойно спросил:

— Вы когда-нибудь водили машину в густом тумане?

— Водил. А что?..

— Значит, вы знаете,

какое это изнурительное занятие. Часами приходится всматриваться в густое молоко за стеклом. Некоторые открывают дверцу и смотрят на дорогу сбоку, но и это не помогает. Ширина шоссе ощущается только интуитивно, туман поглощает свет фар, в результате непонятно, едешь ли вперед, в сторону или вверх, туман плывет, движется, глаза слезятся от напряженного всматривания. Через какое-то время наступает состояние, в котором видятся удивительные вещи… Какие-то шествия теней, какие-то знаки, подаваемые из глубины тумана, в темной кабине ничего нельзя различить, утрачивается ощущение собственного тела, неизвестно, лежат ли еще руки на баранке, человека охватывает апатия, из которой его выводит страх. Едешь, обливаясь потом, слышишь однообразный шум мотора, то засыпая, то просыпаясь в спазматической судороге. Это как кошмар. Представьте себе, что вас издавна одолевают странные образы, странные мысли, которые вы никому не решились бы поверить… может быть, это мысли о мире, о том, как он невероятен, каким может быть, о том, как следовало бы поступать с иными людьми при жизни… или после смерти. Наяву, днем, на работе, вы отдаете себе отчет, что это бред, фантасмагория, вы запрещаете себе думать об этом, как всякий нормальный человек. Но мысли живут в вашей душе, являются ночью, становятся навязчивой идеей. Вы учитесь скрывать их, вы заботитесь, чтобы глупцы не пронюхали о них, это могло бы вам навредить. Вы ничем не должны отличаться от других. Потом вы получаете хорошо оплачиваемую работу, которая требует ночного бодрствования и напряженного внимания. Ночами по пустынным местам вы ведете громадный восьмитонный грузовик, у вас много, очень много времени для размышлений, особенно когда вы едете в одиночку, без напарника, и не должны возвращаться к обыденной реальности, отзываясь на его реплики, разговаривая о мелких, банальных вещах, которые заполняют жизнь других людей, в то время как у вас… И так вы курсируете долго, пока не пройдет осень и не наступит зима. Тогда вы первый раз въезжаете в туман. Вы пытаетесь отогнать бредовые видения, останавливаете машину, выходите, трете щеки и лоб снегом, едете дальше. Проходят часы в тумане. Молоко, густое молоко, бесконечная, разлитая вокруг белизна, словно никогда не существовало обычных дорог, грязных освещенных улиц, деревушек, домов. Вы один, вечно один со своим темным, неуклюжим грузовиком; из черной кабины вы смотрите вперед, мигая, силясь отогнать то, что возникает все отчетливее, все назойливее. Вы едете, и это продолжается, может быть, час, может, два, может, три часа, пока не наступает минута, когда это становится неодолимым, это захватывает вас, становится вашей сутью, и уже все в порядке, вы точно знаете, что следует теперь предпринять… Остановив машину, вы высаживаетесь из нее…

— Что вы говорите! — выкрикнул Грегори. Он дрожал.

— На базе работают двести восемнадцать шоферов. В таком скоплении людей всегда найдется один, который… который немножко отличается от других? Который, скажем, не совсем здоров? Что вы об этом думаете?

Голос Шеппарда был по-прежнему спокоен, он говорил размеренно, почти монотонно, но в этом ощущалось нечто безжалостное.

— То, что происходило во второй половине ночи в мертвецких и прозекторских маленьких, провинциальных городков, разнилось деталями; оставалось, однако, нечто, объединявшее их в единое целое: регулярность, которая не могла быть запланирована человеком, ни одним человеком. Никто, ни один мозг не был бы на это способен. Это мы установили, не правда ли? Но эту регулярность могли навязать внешние обстоятельства. Во-первых, график движения машин. Во-вторых, то, что место каждого последующего происшествия находилось все дальше от центра. Танбридж-Уэлс, база Мейлера, куда возвращаются порожние машины во второй половине ночи, расположена очень близко от нашего центра. Почему место каждого последующего случая находилось все дальше от нее? Потому что средняя скорость машин падала шоферы, хотя и выезжали из Танбридж-Уэлса всегда в одно время, позже добирались до конечного пункта, позже начинали обратный рейс, а поэтому за одинаковый отрезок времени они преодолевали все меньшее расстояние.

— А почему это случалось в одни и те же часы? — проговорил Грегори.

— Да ведь чтобы туман вызвал видения, надо около двух часов. За эти два часа машина прошла первый раз, при сухой погоде,

расстояние большее, нежели за следующий рейс, и так далее. Тем самым, в результате возрастающего сопротивления, которое создавал снег для колес грузовых автомашин, проявилась дополнительная регулярность. Снег же устилал дорогу тем обильнее, чем ниже падала температура; моторы работали на морозе хуже, значит, произведение расстояния от центра до места происшествия и времени между двумя происшествиями следует умножить на разницу температур, чтобы получить постоянную величину. По мере ухудшения условий поездки диспетчер фирмы Мейлера устанавливает шоферам рейсы со все возрастающими интервалами. Хотя в течение двухчасовой езды в тумане шофер проезжал каждый раз все более короткую дистанцию, второй сомножитель — время, исчисляемое в днях между двумя рейсами, — пропорционально возрастал, и поэтому произведение оставалось приблизительно неизменным.

— И следовательно, это значит… что какой-то шофер-параноик… да?.. ездил ночью, останавливал машину, воровал труп и — что делал с ним?

— Под утро, когда он выезжал из зоны тумана, к нему возвращалось сознание, он вступал в обычный мир и пытался, как мог, избавиться от последствий безумной ночи. Он ехал по обширной территории, полной холмов, неглубоких оврагов, зарослей, рек, кустов… Его охватывал страх, он не мог поверить в то, что произошло, убеждал себя, что будет лечиться, но боялся потерять место, и, стало быть, когда диспетчер назначал ему следующий рейс, он без лишних слов снова садился за руль. А так как он должен был знать наизусть топографию района, все дороги, селения, перекрестки, постройки, он хорошо знал, где расположены кладбища…

Взгляд Грегори скользнул с лица Шеппарда на развернутую газету.

— Это он?

— Безумие должно было прогрессировать, — медленно продолжал Шеппард. Воспоминание о совершенных поступках, страх перед разоблачением, растущая подозрительность к окружающим, болезненная интерпретация невинных замечаний и слов коллег на работе — все это должно было осложнять его состояние, усиливать напряжение, в котором он жил. Можно думать, что ему все труднее было приходить в себя, что все хуже, с меньшим вниманием он водил машину, легко мог попасть в аварию. Например — такую…

Грегори внезапно отошел от стола, сел на стоящий возле книжного шкафа стул и провел рукой по лицу.

— Значит, так? — сказал он. — Так. А имитация чуда… ха-ха… И это правда?

— Нет, — спокойно ответил Шеппард, — это лишь допустимо. Или, точнее говоря: правда может оказаться такой.

— Что вы говорите, инспектор? Вы играете со мной?

— Это не игра. Остыньте, Грегори. Было шесть происшествий, вы помните? Было шесть происшествий, и этот шофер, — он хлопнул по газете, — трижды, без сомнения, проезжал во второй половине ночи мимо места, где исчезал труп.

— А другие случаи? — спросил Грегори. С ним творилось нечто странное. Неожиданная волна облегчения, надежды распирала ему грудь, ему казалось, будто легче стало дышать.

— Другие? Об одном происшествии… В Льюисе… сведений нет. Еще в одном случае у шофера алиби.

— Алиби?

— Да. Он тогда не только не работал, но три дня находился в Шотландии. Это точно.

— Значит, это не он! — Грегори встал, он должен был встать; газета соскользнула с края стола и упала на пол.

— Нет, это не он. Наверняка не он, разве что мы рассмотрим это происшествие отдельно. — Шеппард спокойно глядел на Грегори, лицо которого исказилось гневной гримасой. — Но если мы откажемся от Мейлера, точнее, от шофера Мейлера, есть еще другие циркулирующие по ночам транспортные средства, есть почтовые машины, есть больничный транспорт, «скорая помощь», аварийная служба, пригородные поезда, автобусы… есть множество явлений, которые, налагаясь друг на друга, дают искомую регулярность.

— Вы смеетесь надо мной?

— Да нет же, я пытаюсь вам помочь.

— Благодарю.

Грегори наклонился и поднял с полу газету.

— Следовательно, этот шофер был, то есть должен был быть, — поправился он, — параноиком, больным, действующим на основе уравнения: туман, помноженный на мороз, помноженный на снегопад… — Он поглядел на Шеппарда со странной улыбкой.

— А если бы в остальных случаях он имел другой маршрут — благодаря случайности, чистой случайности, — то стал бы козлом отпущения…

Грегори сардонически улыбнулся, расхаживая по комнате.

— Я, кажется, знаю, — заявил он. — Конечно… минутку!

Он снова схватил газету, расправил ее.

— Там не хватает первой полосы, с датой, — заметил Шеппард, — но я могу ее вам представить. Это вчерашний номер.

— А!

— Нет, я не выдумал это сию секунду. То, о чем шла речь, вчера было проверено. Это заняло весь день. Проверяли местная полиция и Фаркварт, который полетел в Шотландию, если это вас интересует.